Белые раджи

Взяв курс на Кантон, корабль добрался до Пенана, своего первого порта захода, к концу августа. Затем последовали скрытая для Джеймса завесой лихорадки Малакка; два тайфуна, из-за которых судно застряло на сингапурском рейде; Зондские острова и, наконец, Китай, точнее, Кантон с его вице-королем - слабоумным опиоманом. Далее, описав широкий круг, «Замок Хантли» вновь повернул на запад. Удалось даже причалить к острову Святой Елены, который Джеймс окрестил «маленьким военным пеклом». Гладкие новые здания, могила Наполеона между вербами с вырезанными по живому инициалами, долины, скалы и полнейшее однообразие, напоминающее неимоверно холодные пейзажи на обоях вестибюлей.

Пятнадцать месяцев спустя Джеймс вновь вернулся в Бат - к ласковому и роскошному домашнему очагу, где, по собственному признанию, чувствовал себя немного чужим.

— Вот что я называю салатом из анчоусов, - невозмутимо сказал Джеймс. Крукшенк покачал головой - совершенно круглой и смутно похожей на полую тыкву.

— Гммм... Наверное, его мог бы спасти лишь большой глоток бренди.

— Если верить воскресной проповеди, бренди еще никого не спасало, - возразил Темплер. - В любом случае, этот салат отвратителен.

— Мой салат!

— Полноте, салат Джеймса не так уж плох, и я бы сравнил его с блюдом из красной фасоли на Королевском флоте.

— Какие же вы неблагодарные, горластые тупицы... Но что делать с этим восхитительным салатом?

— Давайте похороним его в тесном дружеском кругу, - предложил Темплер.

Задний окорок косули и пирожки с абрикосами восстановили репутацию обеда. Джон Темплер сварил свой фирменный напиток - кофе. На этой привилегии он настаивал всякий раз, когда друзья собирались в крошечной дамбартонской лачуге - затерянном среди папоротников обветшалом ските.

— Antirrhinum, - записал Джеймс, поместив в гербарий львиный зев, чьи крючковатые стебли доставили ему немало хлопот, а затем, подняв глаза на прессовавшего цветок жимолости Крукшенка, добавил: - Думаю, теперь мы пришли бы к полному согласию в политике. Я стал гораздо умереннее, чем два года назад, и превратился в заклятого врага радикалов... хотя и остался другом вигов, - честно признался он.

Крукшенк улыбнулся. Он сразу почувствовал двоедушие Джеймса Брука и вспомнил очерк против избирательной реформы, который тот прислал ему в феврале 1832 года, присовокупив, что, хотя взгляды корреспондента сильно отличаются от его собственных, он всегда будет относиться к нему с прежними уважением и симпатией. Таков уж был Джеймс.

— Теперь-то я за реформу, которую считаю необходимой, потому что коррупция просто вопиющая... Тем не менее, думаю, многие ее приверженцы, добившись результата, будут разочарованы... Convulvulus vulgaris[10] - жаль одна почка помялась...

Несколько лет назад в Парламент был подан декрет, распространяющий избирательное право на зажиточную буржуазию, и, несмотря на бурное сопротивление Палаты лордов, в мае 1832 года его, в конце концов, утвердили. Хотя Англия официально считала себя оплотом крупной буржуазии, путем ловкой уступки ей удалось избежать возмущения средних классов.

— У нас в Шотландии есть несколько видов диких орхидей, - сказал Крукшенк, - совсем маленькие, но красивые. Я тебе покажу, когда приедешь.

Разумеется, Джеймс поехал осенью на них взглянуть, ведь в следующем году Крукшенк вновь 29 занял на борту «Замка Хантли» место хирурга.

Темплер молчал. Он знал, что Джеймс начал новый очерк «Оправдание нашей внешней политики в отношении Голландии» - холодный, медленно продвигавшийся текст, который Джеймс решил все же дописать, хотя и постепенно отказывался от идеи парламентской деятельности. Несмотря на то, что образ жизни члена парламента требовал финансовых средств, которыми Джеймс Брук тогда не располагал, оседлая жизнь в вестминстерской тени ему претила. Лучше уж исследовать затерянные уголки света.

— Бразильские орхидеи, - сказал Джеймс, - просто изумительны. Я надеюсь собрать некоторые, как только доберусь туда.

— Но тебя ведь больше привлекает Азия, - произнес Темплер.

— Да, но я хочу вначале записаться на китобойное судно, чтобы изучить навигацию.

Темплер и Крукшенк переглянулись. Планы у Джеймса были громадные и туманные, он упоминал то Азию, то Азорские острова, то Северную, то Южную Америку - чем дальше, тем страшнее. Настойчивый лейтмотив, который сам он окрестил своим «schooner plan»[11], всплывал в каждом его письме и во всех разговорах - морская мания, неудержимая тяга к перемене мест, навязчивая идея. Темплер высоко поднял две заменявшие ему брови черные гусеницы.

— Так ты не выздоровел?

— Выздоровел? История с «Финдлеем», конечно, обогатила меня горьким, жестоким опытом, и моя тяга к морской жизни подверглась испытанию. Но желание следовать тем же путем, хотя и другим способом, осталось неизменным.

Джеймс отвернулся и подошел к окну. Как они посмели напомнить ему о «Финдлее», если даже родители никогда об этом не говорили!