Белые раджи

Диким огнем светились чайного цвета глаза, а на туго обвязанный алым тюрбаном лоб двумя гневными складками поднимались тонкие и прямолинейные, похожие на женские, брови. Лицо было светлое и широкое, с грубыми чертами - равнина меж кабаньими рылами с проколотыми ушами, что наделяли даром неуязвимости. Мужчине, наверное, было лет тридцать, смуглый торс, на котором не проступал ни единый мускул, наискось пересекала красная повязка, и при этом вся фигура излучала грозную силу. Свисавшие длинными прядями волосы побежденных врагов покрывали стоящий рядом на китайском ковре прямоугольный щит - военный трофей, где под слоем грязи прятались пионы и фениксы.

На его призыв откликнулись все непокорные племена, и речи Рентапа - скрангского вождя, чье имя означало «удар», «толчок», «потрясение», - ожидали несколько тысяч сидевших на поляне воинов. Он был невероятно знаменит, о его страшных подвигах слагались легенды.

Надо лбами каянов в рубахах из древесной коры развевались длинные перья кеньяланга, ведающей войной священной птицы калао, и кутались в огромные накидки из шкур диких кошек батанг-лупарцы в боевой раскраске. Скрангские и сарибасские ибаны украсили свои латы чешуей джевалата, на их саблях покачивались султанами скальпы. Келабитцы с заслонявшими лица рваными челками были почти голые - они прятали под браслетами лишь руки, тогда как на латунных венцах катибасцев дрожали кремовые перья аргусов. Будто жуки-златки, светились серамбаусцы: смешанная с сажей татуировок золотая пыль придавала блеск розеткам - символам доблести, куда опускались ожерелья из больших голубых жемчужин и человеческих зубов. Были там и молодые воины с лицами гладкими, как стеатит, а также увешанные амулетами «забытые смертью» маги. Несколько человек были одноглазы, и почти все - изборождены страшными шрамами. Некоторые украсили себя трофеями, на малайскую парчу или изорванные китайские шелка каскадом обрушивались большие серебряные талеры и голландские флорины.

Наконец Рентап заговорил, и, заглушая хор бесчисленных цикад, голос его прокатился по джунглям, точно гром.

— О доблестные вожди, о обильный годами и славой почтенный Линггир, о воины, люди с верховьев и люди с низовьев, вот мы и принесли в жертву свиней и обменялись магическими кувшинами - залогом наших взаимных клятв. Мы полагали, что избавились от Белого раджи, но он вернулся из своей далекой страны, и нам известно, что он готовится к нападению. Мы давно уже ждали какой-нибудь крупной операции, но Белый раджа неудачно выбрал время, ведь скоро месяц Рамадан, и послушные законам ислама малайцы не станут его поддерживать. О воины с верховьев и воины с низовьев, принесем же еще раз жертвы духам леса и предкам, помолимся великому Сенгалану об успехе в бою и станцуем для укрепления мужества.

Праздник объединения и обряды продолжались четыре дня. Тем временем Рентап разработал стратегический план. Для Джеймса Брука он был грозным противником, не похожим на тех, с кем он сталкивался прежде, и борьба могла затянуться надолго. Войска раджи регулярно сжигали «Праздничный плод» и «Небесный столп» - возведенные пиратами в джунглях непрочные опорные пункты с возвышенными названиями, однако налеты на земледельческие деревни не прекращались. К тому же пираты любили курсировать по рекам - очень древняя практика - или сидеть в засаде у берега, в спрятанных под ниспадающей растительностью лодках.

Согласно переписи населения, в Кучинге насчитывалось восемь тысяч жителей. Хотя город с пригородами состоял в основном из бараков и соломенных хижин, он был уже не только местом обмена и торга, но и живым ядром, центром иммиграции. С Малабара прибывали первые индийские рабочие, которые строили голубевшую в глубине двора маленькую деревянную мечеть. В Саравак въехали несколько тысяч находившихся под нидерландским протекторатом самбасских китайцев, и многие из них обосновались в Кучинге, куда хлынули также древние малайские племена из Сантубонга: здесь они находились в большей безопасности. Между тем европейская община тоже пополнилась несколькими вновь прибывшими.

Публикация книги Кеппела и «Дневника» привлекла внимание молодого Спенсера Сент-Джона, отец которого, друг лорда Пальмерстона, был осведомлен о делах раджа благодаря Уайзу. Именно Уайз посоветовал радже нанять секретарем этого мальчика, который проявлял живой интерес к судьбам Борнео и даже напечатал несколько статей на данную тему. Впоследствии Спенсер Сент-Джон, живя по соседству с раджей, смог значительно пополнить свои сведения и оставил о нем бесценные воспоминания. Он был хорошим психологом и наблюдателем, но отличался удивительной способностью к игнорированию - одной из составляющих британского комфорта. Начисто лишенный чувства юмора, он нарисовал довольно условный портрет человека, стоящего выше всяких условностей.