Белые шары, черные шары... Жду и надеюсь

— Ну, еще неизвестно, — сказал Решетников. — Тетя Нина своей самостоятельностью очень дорожит. А вот тетя Наташа — другое дело, она детей обожает. Я, помню, еще когда маленьким был, до войны, ужасно любил к ней в гости ходить. Она всегда пончиков каких-то особых нажарит, пирожных крошечных, замысловатых наготовит, или в булочку монетку запечет, И вот ты ищешь эту монетку — зато сколько радости, если найдешь!

— Слушала я тебя сейчас, Митя, — сказала Рита, — все эти твои рассказы о тетушках, и думала, до чего же мы все-таки с тобой разные!..

— Чем же разные, Рита?

— Странный ты какой-то. Несовременный.

— А ты современная?

— Я — да, — уверенно ответила Рита. — А ты что, в этом сомневаешься?

Решетников пожал плечами:

— Я не знаю, что это такое.

— Ты ведь и меня, Митя, не знаешь, — сказала Рита. — Что, если я совсем не такая, как тебе кажется?

Решетников улыбнулся.

— Чему ты улыбаешься?

— Так, своим мыслям…

«Решетников, — сказала ему однажды Галя, их однокурсница, впоследствии ставшая женой Трифонова, — ты никогда не женишься. А если женишься, тебе придется плохо». — «Это почему же?» — спросил Решетников. «Потому, что ты идеализируешь женщин. Тебя ждет разочарование. А женщины не прощают, когда в них разочаровываются…»

Что ж, может быть, она и была права, может быть, и правда он идеализировал женщин. Женщина всегда казалась ему существом иного, высшего порядка… Что ж, наверное, тем, как относится мужчина к женщине, испытывает ли он перед ней восхищение и уважение, добр ли он и нежен или жесток и груб, — во многом он обязан своей матери. От того, как складываются еще в детстве отношения в семье, отношения сына и матери, какой предстает перед ребенком мать — любящей и чуткой или эгоистичной и лживой, — протягивается невидимая ниточка к взрослому мужчине, зависит его взгляд на женщин. В памяти, в сердце Решетникова его мама осталась навсегда чистой и нежной, доброй и самоотверженной, и свое отношение к ней он невольно хоть в какой-то мере, распространял и на всех остальных женщин — ему казалось, что в чем-то они непременно должны походить на его мать…

— Мне кажется, ты из тех мужчин, — сказала Рита, — кто любит женщин за их слабость. Чтобы женщина тронула тебя, она должна быть слабой, должна нуждаться в защите…

— Ты почти угадала, — сказал Решетников. — Знаешь, когда я первый раз почувствовал в тебе близкого, родного человека? Когда ты о Сережке рассказывала. Помнишь: как ты больного Сережку оставила, а сама плакала на экзамене? Эти твои слезы, может быть, для меня всего дороже…

— А я не хочу, чтобы меня любили за слабость, — сказала Рита. — Я вовсе не слабая. Ты как думаешь — я слабая?

— Думаю, что нет, — сказал Решетников.

— И тем не менее я тебе нравлюсь?

— И тем не менее ты мне нравишься.

— Митя, а все-таки чем я тебе нравлюсь? — спросила Рита.

— Ну разве на такие вопросы отвечают! — отозвался Решетников. — Просто нравишься, и все. Вот мне нравится сейчас сидеть рядом с тобой, а почему — разве я могу точно сформулировать…

— А мне и не надо, чтобы ты точно формулировал. Скажи обыкновенно, по-человечески… Ну скажи, Митя! Мне хочется услышать… (В голосе ее он уловил капризные нотки.) Ну, Митя… Мне это будет приятно…

— Чем нравишься? — задумчиво повторил Решетников. — Ну вот сегодня… Когда ты ответила Мелентьеву… С таким достоинством, с такой определенностью… И интонация твоя, и то, как гордо повернула ты голову… В общем, не умею я говорить на такие темы…

— Нет, ты очень хорошо говоришь, Митя. Скажи еще что-нибудь. Чем еще я тебе нравлюсь? Ну что ты за человек, почему из тебя каждое слово клещами приходится вытягивать?

— Чем еще?.. Гордость твоя нравится, независимость, самостоятельность нравится… — Решетников вдруг остановился, замолчал на полуслове. Внезапно он поймал себя на мысли, что ищет в Рите те самые черты, которые некогда так притягивали его, которые нравились ему в Тане Левандовской. Даже те черты, которые не принимал он тогда в Танином характере, которые отвергал, которые приносили ему горечь, теперь он тоже пытался найти в характере Риты. Это открытие поразило его.

— Почему ты замолчал? Что случилось? — спросила Рита.

Решетников вдруг поднес к губам Ритину руку и о горячностью несколько раз поцеловал ее.

— Нет, нет, ничего, — сказал он.

ГЛАВА 10

— Дядя Митя, — спросил однажды Решетникова Сережка, — а почему вы так редко приходите к нам в гости?

— Я работаю, — сказал Решетников. — Ставлю опыты.

— Каждый день? Как моя мама?

— Каждый день. Как твоя мама.

— И утром, и днем, и вечером?

— И утром, и днем, и вечером.

Решетников не преувеличивал: последнее время он был поглощен работой, даже выходные дни он проводил теперь в лаборатории, часто опыты затягивались до поздней ночи и он уходил из института последним.

— Дядя Митя, а опыты ставить трудно?

— Когда как. Это длинная, кропотливая работа. Терпения требует.

— Дядя Митя, расскажите мне об опытах, вы обещали.

— Ну что ты, Сережка! Тебе будет скучно, ты не поймешь.

— Нет, пойму. Мама мне всегда рассказывает.