Белые шары, черные шары...

«…Сегодня на даче познакомился с писателем К. Когда-то, в дни моей молодости, он был весьма популярен, и о его книгах шли яростные споры. Теперь он почти забыт. Откровенно говоря, я даже думал, что он давно уже умер.

Он расцвел и обрадовался, как ребенок, когда узнал, что я хорошо помню его книги. Мы с ним долго гуляли, разговаривали, он показался мне человеком, не лишенным желчного остроумия, много видевшим и много пережившим. Мы говорили с ним о  д в и ж е н и и  в р е м е н и, и он высказал немало интересных и остроумных наблюдений. Но — что поразительно — он совершенно терял ощущение реальности, когда речь заходила о его собственной литературной судьбе. Во всем он винит издателей, редакторов, критиков и высмеивает их, надо сказать, довольно ядовито. Странно, но человек, оказывается, скорее склонен примириться с мыслью о неизбежности собственной смерти, чем с тем, что его идеям, работам, книгам тоже отмерен определенный срок…»

«…Встреча с профессором Никитиным.

Мы с ним старые противники, но, мне кажется, оба испытываем искреннюю симпатию друг к другу. Этот маленький, юркий человек действует на меня, как катализатор.

Сегодня он сказал мне:

— Даже если мы оба окажемся не правы, наша заслуга будет состоять в том, что мы своими спорами привлекли внимание к тем проблемам, о которых спорили.

Мудро. И главное — весьма утешительно».

«…Получил приглашение из ГДР. Просят прочесть доклады о моих последних работах. Мне кажется, я никогда не отличался особым честолюбием, но все-таки приятно, что меня опять начали вспоминать».

«…Вчера пришли оттиски из Англии. Там немало ссылок на мои старые статьи по вопросам клеточного возбуждения и повреждения. А у меня такое чувство, словно те статьи писал не я, а кто-то другой, хотя именно они принесли мне и наибольший успех и признание. Я сказал об этом П. Л., и милейший Петр Леонидович сразу сел на своего любимого конька.

П. Л. считает, что мне не нужно было заниматься проницаемостью. Он говорит, что наши работы по возбуждению и повреждению общепризнаны, стали классическими (это его выражение), и потому надо было продолжать работать в том же направлении. Сейчас, мол, не время браться за спорные теории и рисковать авторитетом.

Интересно, а когда, по его мнению, оно, это время, наступит? Сейчас  е щ е  не время, потому что лаборатория еще не открыта, потом — уже не время, потому что лаборатория уже открыта, нельзя ставить ее под удар, причины всегда найдутся…

Чепуха! Авторитетом рискует тот, кто, боясь ошибок, перестает двигаться. Кто больше печется о собственной непогрешимости, чем о науке.

Да если бы я и захотел, я, пожалуй, уже не смог бы сейчас отказаться от начатой работы. Слишком глубоко она во мне сидит, слишком важна для меня…

В общем, разошлись мы с П. Л. очень недовольные друг другом».