Белые степи

С этого дня она сложила с себя все домашние обязанности. Ранним утром, притворяясь спящей, сквозь полусомкнутые веки наблюдала, как молодая невестка в остывшем за ночь доме разжигает полусырые дрова, ставит на печь чайник и идет доить корову. Как готовит завтрак для нее, Ислама и Заята. Никогда не хвалила молодую, а, наоборот, старалась задеть, упрекнуть, что все она делает не так. Зухру еще больше начинало раздражать то, что Салима не умеет постоять за себя, не умеет ответить на несправедливость, а лишь молча выслушает и, не сказав ни слова в ответ, продолжает так же тихо и смиренно выполнять нескончаемые домашние дела… «Ну хоть огрызнулась бы, уж совсем безответная. Как она будет свое отстаивать? Как семью от пересудов защищать? Если б я была такой, разве выжила бы? Да еще умудряется чужим помогать», – думала Зухра, все больше раздражаясь и распаляясь. Увидела, как Салима ходила за водой для соседской бабки Хабили. Разве это дело? Надо прежде всего для семьи все делать.

А случилось это так. Салима шла под вечер из яслей домой и увидела, как из своих сенцев вышла старенькая бабушка с ведрами, сделала несколько неуверенных шажков по обледенелому двору и, неловко обо что-то споткнувшись, гремя пустыми ведрами, растянулась на снегу, вызвав хохот играющих неподалеку мальчишек. Салима, кое-как открыв присыпанные снегом жердевые ворота, подбежала к ней, помогла подняться, отряхнула от снега и повела обратно в дом.

– Спасибо, доченька, – еле прохрипела старушка. – Три дня как болею… Вода кончилась, в горле пересохло, хотела за водой сходить…

Не сказав ни слова, Салима подобрала во дворе ведра, нашла в чулане коромысло, сходила за водой. Уже в доме, выслушивая слова благодарности, налив в чайник воды и растопив холодную печку, она осмотрелась и поразилась ослепительной чистоте. Деревянные полы, выскобленные до блеска, покрывали чистенькие домотканые половики. В углу аккуратно застеленных нар свернутые и составленные друг на друга одеяла и подушки, укрытые красиво вышитым покрывалом. На маленьких и чистых окнах беленькие и тоже вышитые занавески и такая же скатерть на деревянном столе, на котором красовался отдраенный до блеска медный самовар. Все в доме дышало чистотой и свежестью.

В проеме между двумя окнами, на самом почетном месте, висели фотографии троих мужчин. Поймав ее внимательный взгляд, старушка с дрожью в голосе стала говорить:

– Это мои родные: муж и двое сыновей. Муж не вернулся с трудовой армии, оклеветали его недруги, написали донос… Сыновья не вернулись с войны, погибли… Они и жениться-то не успели. Как я хотела, чтобы у них были такие же жены, как ты. Сейчас нянчила бы внуков… – Слезы потекли из ее подслеповатых глаз.

С тех пор они подружились. Салима, как могла, помогала, этим и вызывая неприятие Зухры, которая, разуверившись в людях, считала, что во всех своих бедах человек виноват сам и что во всех случаях надо надеяться только на себя и жить для своей семьи.

– Вон сколько вокруг бедолаг! Разве им всем поможешь?! Когда мы умирали с голоду, кто-нибудь помог?! Ладно, Ислам вовремя подоспел.

По-разному отнеслись к молодой и домашние. Сагиля обрадовалась тому, что Ришат теперь отстанет от Салимы, и потому приняла ее хорошо, да и по дому меньше стало для нее хлопот. Младший десятилетний Заят с самого начала был настроен радушно, открыто, как к своей сестре, – как мог, помогал ей, делился своими мальчишескими радостями и печалями, искренне полюбил енге. Но одно тревожило Салиму: как отнесутся к этому ее родители? С тревогой ждала минуты, когда они предстанут перед ними. Ислам обещал пойти к родителям с повинной в начале лета.

И вот утихли февральские бураны, март отзвенел утренними настами, апрель окончательно расправился с метровым снежным одеялом, и в мае зазеленела трава и распустились березы, Ислам и Салима, набрав в магазине подарков, собрались в путь. Зухра, благословляя их в дорогу, вытащила из своего сундучка большую пуховую шаль.

– Вот, подарок от меня твоей маме, всю зиму вязала. А это папе. – Сверху положила крепко и красиво связанные шерстяные носки и варежки. – Пусть простят нас и не обижаются. Даст Аллах, еще встретимся, посидим за общим столом.

Шли они весело. Хоть и округлился уже у Салимы животик и Ислам всячески оберегал ее при переходе через овраги и мостки, но шли они живо. Он знал все тропинки, вел уверенно.

В семейной жизни Ислам оказался совсем другим – ко всему относился легко, с юмором, все время смешил домашних и с такими же шутками смягчал натянутые отношения между мамой и Салимой. Никогда всерьез не воспринимал мамины претензии к жене. Как стали вместе жить, он энергично взялся за обустройство быта – отделил для них уголок, и теперь они спали отдельно от всех в углу, за занавеской. Облегчая общий быт, сделал кое-какую мебель.

Редко им удавалось, оставшись наедине, вдоволь поговорить, и поэтому всю дорогу Ислам рассказывал о своем степном детстве, о пережитых лишениях, о жизни в лесном кордоне.