Белые цветы

Диляфруз жила в одном из многочисленных переулков старинной Нахаловки, упирающемся в крутой берег озера Кабан. Даже многие коренные обитатели Нахаловки не могли объяснить Мансуру, как найти этот захолустный переулок. Уже стемнело. Проплутав два-три часа в потемках, увязая то в весенней грязи, то в снежной жиже, Мансур наконец разыскал то, что ему было нужно.

Хозяин домика, вышедший на стук в дверь, после долгих расспросов все же вызвал свою квартирантку.

— Извините, что беспокою вечером, — торопливо начал Мансур, — но мне очень нужно поговорить с вами, Диляфруз.

— Входите… поговорим, — недоумевая, ответила девушка.

Мансур очутился в домике, каких мало осталось даже на окраинах Казани. Теснота, низкие потолки. Застоявшийся кухонный запах.

Диляфруз открыла боковую фанерную дверцу, и они вошли в крошечную комнату, где помещались только узенькая койка, столик да стул. Но девичья комната, хоть и слишком тесная, все же остается девичьей комнатой. Чистота, опрятность. На столе — лампа, книги, тетради.

— Я оторвал вас от дела, Диляфруз?

— Ничего срочного, Мансур-абы. Я ведь учусь в вечернем институте, вот — занималась… Раздевайтесь, пожалуйста.

Мансур присел на стул, нечаянно взглянул на стенку — сразу увидел увеличенную фотографию Дильбар. На лице молодой женщины памятная Мансуру грустная улыбка. Кажется, сейчас она приподнимет длинные ресницы и скажет Мансуру что-то страшное.

— Диляфруз, — растерянно начал он, не отрывая глаз от портрета, — я перед вами… вы меня… считаете….

Девушка, и без того удивленная его неожиданным, к тому же поздним приходом, — ведь они едва знакомы друг с другом, — была напугана и странным взглядом Мансура, устремленным на портрет ее сестры, и бессвязным началом разговора. Она растерянно приложила палец к губам, давая знак Мансуру, чтоб помолчал, затем тихонько и безмолвно покачала головой. Ее глаза наполнились слезами. Мансур понял, что говорить следует со всей осторожностью.

— Гульшагида сообщила мне о какой-то странной записке, — продолжил он после паузы. — Меня очень взволновало это… Мне ведь нужно… понимаете?..

— Я тоже получила от нее письмо, — несколько успокаиваясь, сказала Диляфруз. — Да, сестра действительно оставила записку… очень, очень странную… Если хотите ознакомиться, вот она…

Диляфруз раскрыла лежавшую на столе книгу. Нашла записку, вложенную между страницами.

С волнением Мансур развернул бумажку. Там было всего десяток строк, написанных по-татарски:

«Милая моя Диляфруз!

Я тебя сегодня очень ждала. Ты была мне крайне нужна. Почему не пришла? Ко мне в палату вчера наведался С. Он своими советами поверг меня в еще большее смятение. Теперь я уже не знаю, кому верить. На Мансура Абузаровича я смотрела как на последнюю свою надежду. А вот С. считает его неопытным… Зачем он все это рассказал мне? Если бы я ничего не знала о Мансуре, мне было бы легче, спокойней. Может, переведешь меня в другую больницу?.. Но если мне даже суждено умереть, я не соглашусь, чтобы операцию делал Янгура, этот человек…»

Записка осталась неоконченной. Видимо, что-то помешало больной или у нее просто не хватило сил продолжать.

Мансур долго сидел молча, нахмурив брови. Наконец спросил:

— Вы уверены, что это писала Дильбар-ханум?

— Да, это, безусловно, почерк моей сестры.

— Она после ничего не говорила вам о том, что именно хотела сообщить в конце записки?

— Нет, я в тот день и вечер не могла навестить ее, дежурила у тяжелобольного. А наутро было уже поздно. Я так сожалею теперь… — Глаза Диляфруз опять заволоклись слезами.

— А что за человек скрыт за буквой С.?.. Вы догадываетесь?

— Догадываюсь… — Диляфруз опустила глаза. — Наш общий знакомый… Нельзя похвалиться этим знакомством… Мне было бы очень тяжело назвать его. Он оказался непорядочным человеком… А между тем…

Мансур задумался. Возможно, эта записка была начата еще перед тем, как Мансур, по просьбе самой Дильбар, заходил к ней в палату? Вполне допустимо, что записка осталась неоконченной и неотосланной только потому, что больная, впервые увидев Мансура, в какой-то мере освободилась от своих мучительных сомнений и решила довериться молодому хирургу, несмотря на происки таинственного С. Должно быть, права Гульшагида, — эта бедная женщина потратила остатки душевных сил в сомнениях и раздумиях над своей судьбой.

— Можно мне взять записку? — нерешительно спросил Мансур.

— Возьмите, — неожиданно легко согласилась Диляфруз. Но от дальнейшего разговора уклонилась: — Мы сможем еще раз побеседовать, если понадобится, но на сегодня довольно, Мансур-абы, — шепотом проговорила она. — Мой хозяин — человек старых нравов. Вот — вы уйдете, он непременно начнет допытываться: кто, мол, приходил так поздно? Зачем?.. Не исключено — он даже подслушивал наш разговор. Пойдемте — я провожу вас, а то опять заблудитесь…

Выйдя на темную улицу, Мансур понял, какие неприятности он может причинить Диляфруз, — а возможно, уже причинил, — своим неурочным приходом. В мещанской среде еще много предрассудков. Он начал было извиняться.

Но девушка остановила его: