Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е

Но в спокойствии Ника было что-то привлекающее внимание неповторимым образом. Музыка оставалась сама в себе, она не пыталась завладеть вниманием слушателя, но просто оказывалась в его распоряжении. Ник играл настолько чисто, что мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, насколько сложной была его гитарная техника. Местами можно было обнаружить следы влияний, но по сути своей музыка была непостижимым образом оригинальной.

Ник пришел на следующий день и слушал меня, пока я объяснял, что хочу делать. Он кивал головой и заикался, пристально глядя вниз на свои руки, а потом спросил, не буду ли я возражать, если он закурит. Я не мог оторвать взгляд от его рук: они были большими и все в никотиновых пятнах. Пальцы Ника были сильными, с выдающимися суставами, с длинными, ровно подстриженными ногтями, испачканными глубоко въевшейся под них грязью. Он постоянно шевелил ими, пока разговаривал со мной.

До этого я в основном продюсировал концертирующие группы, которые нужно было просто записывать так, как они сыгрались. Но в композиции Ника просто просилась аранжировка, каждая песня требовала идеального оформления. Одним из источников вдохновения была продюсерская работа Джона Саймона на первом альбоме Леонарда Коэна Саймон украсил треки хоровыми подпевками, струнными и другими дополнениями, которые оттеняли голос Коэна, не подавляя его и не звуча попсово. Голос Коэна был записан так, что звучал очень лично и доверительно, без добавления глянцевой поп-реверберации. Ник этот альбом не слышал, но идея струнных ему понравилась. Он описал, как выступал со струнным квартетом на кембриджском Майском балу[179],— и тут в первый раз за все время наших встреч он оживился.

Ник был обладателем аристократического «нормативного произношения». Он родился в Бирме (где его отец был врачом в колониальной администрации[180]), потом посещал колледж Мальборо[181], а теперь учился в Кембридже, изучая английскую литературу. К этому времени я уже повстречал множество выпускников закрытых частных средних школ, например Криса Блэкуэлла. Казалось, что во всем их существе нет и на йоту сомнения, у Ника было и правильное произношение, и ненавязчивые манеры, но такой уверенности в себе почему-то не было.

Однажды вечером Ник сыграл мне все свои песни. При близком рассмотрении мощь его пальцев оказалась поразительной, поэтому каждая нота в маленькой комнате звенела громко — почти что причиняя боль — и абсолютно чисто. В свое время я внимательно слушал игру и Робина Уильямсона, и Джона Мартина, и Берта Джен-ша, и Джона Ренборна. Не очень чисто взятые ноты при исполнении быстрых пассажей и «смазанное» восходящее легато[182] были вполне допустимой частью их саунда; никто из них не мог состязаться с Ником в мастерстве владения инструментом. После окончания очередной песни он перенастроил гитару и перешел к исполнению чего-то равным образом сложного с абсолютно иной гармонической структурой.

Лондон шестидесятых не был переполнен хорошими аранжировщиками. Джордж Мартин писал аранжировки сам. Денни Корделл и Мики Мост приглашали Джона Кэмерона, но я чувствовал, что его манера окажется слишком приджазованной. Я позвонил Питеру Эшеру в фирму Apple, и спросил его о Ричарде Хьюсоне, который работал над первым альбомом Джеймса Тейлора. Питер отзывался о нем хорошо и дал мне его телефонный номер.

Я послал ему пленку с тремя песнями, и мы нанесли ему визит. Ник в основном смотрел на свои ботинки и бормотал слова согласия со всем, что я говорил. Для него, должно быть, было тягостно переживать все это, зная, что Роберт Керби вернулся в Кембридж. Но мне ни разу не пришло в голову спросить, кто же написал аранжировки для выступления на Майском балу, а по своей инициативе Ник этого не сказал.

В ту докомпьютерную эпоху не существовало способа услышать аранжировку до записи. И вот в день сессии Ник, инженер Джон Вуд и я сидели в продюсерской, в то время как музыканты репетировали свои партии, пытаясь вообразить, как они будут звучать единым целым с самими песнями. Когда Ник присоединился к ним в студии, я прислушивался к его исполнению столь же тщательно, как и к аккомпанирующим инструментам Мне не нужно было волноваться: Ник был совершенством каждый раз. Аранжировки же, напротив, были грамотно посредственными и слегка расхлябанными, скорее что-то удаляющими из песен, нежели привносящими в них. После того как мы прослушали результаты нашей утренней работы и я признал, что они никуда не годятся, Ник облегченно вздохнул: вы можете понять, как он боялся выразить свое недовольство! Помолчав немного, он сказал: «Я знаю кое-кого в Кембридже, кто, возможно, сможет выполнить эту работу. — Мы с Джоном воззрились на него. — Он уже сделал несколько аранжировок для моих песен. Они, э-э-э… ну, в общем, они ничего».