Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е [CoolLib]

Боб был евреем из Ист-Энда Он был зазывалой в стрип-клубах Вест-Энда и каким-то образом знал близнецов Крэй[197]. В начале шестидесятых он перенес нервный срыв и получил квартиру на Принсдейл-роуд «любезностью и благосклонностью» какого-то криминального авторитета, который испытывал к Бобу чувство признательности — я так никогда и не посмел спросить почему. У него была жена и двое детей, и он сводил концы с концами, перепродавая подержанные автомобили, краденое и гашиш (любить который научился после войны, когда вместе со своей частью был расквартирован в Палестине). Вдобавок к пристрастию к чаю марки PG Tips (листовой чай помещается в ситечко, кипяток медленно проливается через него в чашку, молоко сначала, три кусочка сахара) Бобу были прописаны три капсулы нембутала[198] в день.

Он стал заниматься делами, связанными с потребностями разных моих групп в перевозках: возил The Incredible String band на концерты в своем «форд-седане», находил микроавтобус для Fairport Convention, чинил «мотор» Джона Мартина Мы нашли общество Боба настолько приятным, что вечерами оставались у него допоздна, чтобы покурить «травку», выпить чаю, пожевать шпик, послушать музыку и поиграть в «веришь — не веришь» или калуки[199]. Его тесная квартирка с линолеумом на полу, несколькими шаткими стульями и столом со столешницей с покрытием «формайка»[200]

, стала для нас родной гаванью. Все то давление, которое мы испытывали от необходимости придумывать новые песни, вовремя заканчивать сведение, чтобы успеть к датам выпуска пластинок, или жонглировать движением наличных средств, казалось, испарялось в этих благодатных пределах. Музыкальные вкусы Боба были безупречными: его любимцами были Джимми Смит и Стэнли Террентайн и он всегда проигрывал альбом Might Tripper[201] Доктора Джона, фразы кокни слетали с его языка часто и быстро: «Если будешь пить воду, то умрешь. А если не будешь — тоже умрешь»[202]; «Он не знал, наложить ему в штаны или ослепнуть»[203], «Против рожна не попрешь». Деньги считались в «пони»

[204], «обезьянах»[205] и «десятках». Никто никогда не шел на попятный, он «бросал бутылку». Лицо именовалось «лодка», кайф возникал от «колбасы», а «Роузи» пили чашками[206]. Никто никогда не был «мудаком», в результате цепочки рифм такой человек именовался «настоящий Чарли»[207]

. Полиция определения на рифмованном сленге не заслуживала, полицейские просто именовались «старина Билл» или «грязь».

Однажды я наткнулся на сборник под названием «Дно елизаветинской эпохи» с рассказом Роберта Грина, современника Шекспира В нем он описывает одного шаромыжника, который постоянно повторяет, что «против рожна не попрешь». Боб отшивал человека, который его раздражал, называя «шмарийским аббатом». Единственным ключом к разгадке происхождения этого загадочного оскорбления была старинная церковь аббатства святой Марии, расположенная неподалеку. Я чувствовал, что Боб был частью длинной и глубокой реки, текущей под поверхностью, на которой находились все эти короли, премьер-министры, драматурги и поэты Англии.

Боб мог чувствовать, что происходит внутри Witchseason раньше меня самого. В случае с Ником он добавил к агрессивной привязанности кокни, присущей Дэнни Томпсону, великодушную мудрость в отношении человеческой природы. Многие любили Ника, но Боб мог выразить эту любовь конкретным образом, не требуя ничего взамен: горячий чай, гостеприимный стул, дружественная и побуждающая к действию обстановка. Я никогда не видел Ника более расслабленным, чем на кухне Боба, и, казалось, лишь немногие вещи доставляли ему большее удовольствие, нежели выигрыш партии в «веришь — не веришь». В тот момент, когда Тода Ллойда стала раздражать его недостаточная вовлеченность в дела Witchseason, Боб взял его под свое крыло. Он свел Тода с картежниками, и вскоре тот отправился в школу крупье. Впоследствии Ллойд работал в казино в Лейк-Тахо в качестве банкомета при игре в блэкджек.