Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)

Продавец застыл над жаровней с деревянной лопаткой в руках и вопросительно посмотрел на Криса. Тот, в свою очередь, медленно повернулся. Взгляд у рыжей невинностью соперничал с младенцем, в руках она теребила сумку и переступала с ноги на ногу, а на губах играла заискивающая улыбка. Крис тяжело вздохнул.

— "В сахаре". А не "в сахере".

— Да один хрен, — ответила рыжая и улыбнулась ему ласково.

Он же кидал монеты попрошайкам, чтобы те его развлекали, успокоил себя Крис, можно и яблок шмакодявке купить, лишь бы отстала. Он сделал знак продавцу, что готов оплатить и этот заказ. Усач ловко расправил бумажный пакет и насыпал туда сладости, а затем вручил девчонке. Рыжая просияла, полезла всей пятерней внутрь, выудила ломтик и сразу же закинула в рот, с причмокиванием облизав грязные пальцы. На ее лице проступило блаженство.

Подоспела и еда Криса, которую продавец подал в картонной коробке. Он расплатился и сел на ближайшую скамью, а рыжая примостилась рядом. Тень от дерева падала тут узкой полоской ровно посередине, и ее прохлады на двоих не хватало. Сообразив это, шмакодявка подвинулась к Крису, плотно прижавшись к его ноге своим бедром с прорехой в платье. Перед его мысленным взором так и возникла эта белая и мягкая кожа, мелькнувшая в момент прыжка рыжей через забор. Ему пришлось потесниться, чтобы не испытывать странные ощущения от соприкосновения с ней, а наглая девчонка снова прижалась и вынудила его двигаться, и в конце концов он оказался под палящим солнцем, а она — в тени.

Некоторое время они ели в молчании. Рыжая умудрялась одновременно жевать, мурлыкать что-то под нос и качать ногой с красной царапиной на лодыжке.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Крис, чтобы прервать это фальшивое мурлыканье.

— Ласка, — с полным ртом пробубнила она.

— Очень приятно.

— Что, правда? — рыжая Ласка так обрадованно захлопала ресницами, что Крис вновь заподозрил подвох. — Тебе правдачи-правдачи приятно?

— Так обычно говорят. Из вежливости, — осторожно пояснил он.

Ее глаза так же внезапно потухли.

— М-м, — сказала она и уткнулась в свой пакет с яблоками. Подумала и буркнула: — А тебя как зовуть?

Крис ответил.

— Вот и мне тожа приятно, — кивнула нахмуренная Ласка, — хотя по правды неприятно, и я просто чрезчур благородныя.

В коробке Криса остались кусочки осыпавшихся орехов, он бросил их голубям, которые, воркуя, подкрадывались к скамье. Странная все-таки эта шмакодявка. И на что обиделась?

— А Ласка — это твоя кличка? — предпринял он попытку сменить тему.

— Не-а, — она мотнула головой так, что рыжие локоны взметнулись и рассыпались по плечам, — мамка кликала так. С рождения. Имя как есть мое.

— А почему Ласка?

— Известноть почему, — рыжая улучила момент и пнула слишком близко подобравшегося голубя, — потому что дофига я ласковая.

Птица перевернулась в воздухе, громко хлопая крыльями, грохнулась на спину, тут же вскочила и улетела. Вслед за ней снялась вся стая. У Криса как-то некстати заболело между ног.

— Точно, — произнес он ровным голосом, — и как я сам не догадался?

— Чрезчур благородный, чтобы понимать, — с презрением вынесла она ему вердикт.

Он понимал, что лучше не спорить.

— А у тебя, правда, много братишек и сестренок голодных?

Она посмотрела на него круглыми голубыми глазами и рассмеялась.

— Не-а. Еще чего. Я сама по себе. Бывал у меня токма один братка, старшой, да того ведьма забрала.

— Это как — забрала?

— А вот так, — пожала Ласка плечами, — мамка рассказовала. Болела я в детстве сильно. Помирала. И померла бы. Мамка с браткой по улицам пошли, у людей помощи просить, а никто не помогал. Все думали, что я притворяюся, чтобы за меня денег давали. А ведьма одна остановилася и сказала, что поможет, ежели мамка братку ей в услужение отдаст. Понравится ей братка, видать. И ради меня он согласный был. Мамка растерялась, а он — нет. Братка мой.

Она отложила пустой пакет из-под яблок и погрустнела, все так же качая ногой.

— И что дальше? — поинтересовался Крис.

— Что-что. Вылечилася я. Как есть без лекарств вылечилася. Вообще теперича не болею, хоть голой на снегу буду спать. Чудо, ага. Токма братку жалко. Служкой ведьминым стал. Эх…

— А как его звали?

— Никак, — ее лицо стало суровым, — кто от свободного народа убегнет, тот будто помер. Никто его не признает и имени его не помнит. — Ласка покосилась на Криса и смягчилась: — Токма я помню. Но вслух не говорю. Там, внутрях, храню.

Она стукнула себя кулачком в грудь, дикая и рыжая, как лесная кошка, ее пальцы пахли сахаром и яблоками и казались еще грязнее, чем раньше. Он поймал себя на мысли, что смотрит на нее уже долгое время, и отвел взгляд.

— А у меня брат в темного бога верит и служит ему.

— Да ты брешешь, — выпучила Ласка глаза. — Вы ж все чрезчур благородные.

В ответ Крис только пожал плечами. Он и сам не знал, зачем пустился в откровения. Просто она рассказала о себе, вот он и ляпнул тоже…

— Слухай, — заерзала вдруг рыжая, — а чавой-то ты со мной сидишь? Разве тебе не надобно идтить чем-нибудь благородным заниматися?

— Чем, например? — не понял он.