Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)

Северина сама удивилась отстраненности, прозвучавшей в собственном голосе. Ян рассказывает ей о том, чего наверняка никому еще не говорил, делится с ней тайной своего господина… а ее словно уже и не трогают его тайны. Более того, где-то в глубине души она даже не хочет их знать. Не хочет больше окунаться в боль и тьму Димитрия. Он болен, и этого в нем не изменить, а она переболела и, кажется, выздоровела.

— Любил? — Ян покосился на нее и фыркнул. Тут же вновь стал серьезным. — Он до сих пор ее любит. Он до сих пор ее ищет. И ненавидит меня за то, что не может найти.

— Я думала, он ищет Эльзу.

— Эльза… — Ян задумался, — это все случилось из-за его сестры, да. На Эльзе он сломался. Ему надо было выбирать между ними двумя, а он не мог выбрать. И тогда выбор за него сделал я. Я был уверен, что поступаю во благо. — Он опустил голову. — Теперь я знаю, почему…

— Почему?

Ян моргнул, вяло улыбнулся, погладил ее по щеке.

— Вопрос не в этом, маленькая волчица. Вопрос в том, могу ли я теперь забрать у него еще и жену?

Жертву. Он должен был сказать "жертву", или "игрушку", или еще какое-нибудь другое подходящее слово, но только не "жену", но Северина не стала поправлять. Снег шел и шел, и ей подумалось, что в их временной изоляции так хорошо и естественно звучат сложные вопросы и простые признания, что не хочется придираться к мелочам. И все становится как-то… понятно. И Ян прав — жестоко заставлять кого-то делать выбор между двумя. И кто-то — более хладнокровный — должен иметь мужество взять на себя этот выбор.

— Конечно не можешь, — сказала она и улыбнулась. — Оставайся самим собой, Ян. Именно твоя верность делает тебя тобой. Тем более, я сама себя забираю. Я хочу уехать в дарданийские монастыри добровольной затворницей, как его мать. Все можно с легкостью списать на какую-нибудь болезнь, и репутация моего мужа не пострадает. Народ еще усерднее станет молиться за нашу семью.

— Нет, — он повернулся резко, глаза сверкали, и рука, которая совсем недавно ласкала ей щеку, вдруг стиснула плечо сквозь мех изысканного манто. — Ты и дарданийские послушницы? Не знаю ничего более несовместимого. Твоя красота, твой внутренний огонь, волчица… это просто глупо. Ты хочешь наказать Сиятельство, а вместо этого накажешь лишь себя. Я тебя не отпускаю.

— Но ты и не имеешь права мной распоряжаться, — спокойно возразила она. — Я — твоя госпожа. И я все решила.

— Ты? — он раздраженно хохотнул, а затем дернул ее на себя, прошелся сухими губами над бровью и вдоль виска, пальцы путали ее сложную элегантную прическу. — Ты — моя волчица, моя глупая, вздорная, кусачая, маленькая волчица. Моя испорченная девчонка. Моя…

Тут губы Яна оказались в опасной близости от ее губ, и он осекся. Северина закрыла глаза, ощущая, как развалился на затылке тяжелый узел, как по-прежнему дрожит его рука в ее волосах и как лихорадочно участилось его дыхание.

— Я не твоя, — она покачала головой, — ты же сам знаешь.

— Все равно я тебя не отпущу, — возразил он с прежним жаром, но так и не поцеловал ее, — никуда ты от меня не денешься.

Значит, и в этой просьбе ей будет отказано, и завтра все возобновится по кругу. И двое мужчин продолжат мучить ее, только каждый по-своему.

— Не денусь от него, Ян, — устало вздохнула Северина. — Ты должен говорить "от него".

Она оттолкнула его сама и выпрямилась, и вовремя — дверь распахнулась, и на свое место в коконе снега и горячего дыхания плюхнулся водитель. Ян тут же сдвинулся: плавно и почти незаметно, но достаточно, чтобы вернуть то расстояние, на котором начальнику охраны следует находиться от жены наместника. Они выслушали рассказ слуги, не глядя друг на друга.

— Святых несли из темпла светлого, — пояснил розовощекий с мороза водитель, подышал в сомкнутые ладони и встряхнулся всем телом, как собака. — Улицу перекрыли, вот и пришлось ждать. Сейчас уже тронемся.

Действительно, через каких-то две-три минуты их движение возобновилось. Очень медленно, и один из бурых пошел с фонарем впереди, чтобы показывать дорогу в метель.

Все в Северине бастовало против возвращения в резиденцию — сегодня Димитрий устраивал вечеринку "только для своих", человек на пятьдесят-сто, не больше. Ей не хотелось идти туда, видеть его свиту из улыбающихся красивых женщин и подобострастных мужчин. Даже с пташками своими сталкиваться не хотелось. Она остро почувствовала, как же сильно ей надоела такая жизнь.

У нее оставался единственный выход — ее особняк. Дом, который отец подарил ей на свадьбу, и она жила там с Димитрием какое-то время, пока тот не взошел на трон. Там оставался ее "театр", к которому она давно утратила интерес и содержала скорее по привычке и для развлечения каких-либо знакомых, когда к тому располагало настроение. Уже не в первый раз Северина не выдерживала и сбегала туда, а муж смотрел на это сквозь пальцы: она была уверена, что слуги в любой момент донесут ему через Яна, если она надумает тайком пригласить чужого мужчину в постель. К тому же она всегда сама же и возвращалась — не выдерживала долго без Димитрия…