Неизвестно, сколько они так простояли, пока кто-то не принес с улицы весть, что площадь пуста и можно выходить. Взрыва не прогремело, и это наверняка означало, что преступник все-таки обезврежен. Наместник вышел одним из первых вместе с охраной, его спина была прямой, подбородок — вздернут, на лице — уже ни капли эмоций, и только Эльза догадывалась, каким оставался его взгляд. Сама она постояла еще немного, ожидая, пока самые нетерпеливые вырвутся на свободу, потом вместе с потоком остальных тоже устремилась к дверям. Оставаться дольше нельзя, толпа — ее прикрытие, без них она будет слишком бросаться в глаза. По пути Эльза невольно обвела взглядом стены. Илларий, Далия, Сомния, Южиния, Телфа, Аркадий, Мираклий… святые взирали на нее свысока. Милые, чистые лики, преисполненные света и добра. Лживые, самовлюбленные рожи с приторно-сладкими улыбками. Эльза сообразила, что до сих пор сжимает в руке статуэтку Огасты. Пальцы побелели, стиснутые вокруг туловища святой, и она слегка расслабила их.
А на выходе из темпла, под недоуменными взглядами случайных свидетелей, разбила статуэтку о стену и выбросила черепки в снег.
Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения
— Она не придет, — каждый раз говорила Алексу Северина и похлопывала его по руке в знак сочувствия.
За то время, что он провалялся, ощущая себя бесполезным куском мяса, в госпитале, его навещали многие: друзья и едва знакомые приятели, девушки этих друзей и приятелей, девушки-приятельницы и девушки, которых он когда-то целовал, но сумел расстаться друзьями. Алекс даже не ожидал, что столько людей захотят пожелать ему здоровья и поддержать. Одни сидели с ним и болтали для поднятия настроения, другие оставались ненадолго, но приносили что-нибудь вкусное и полезное для восстановления сил. Мать неусыпно дежурила у кровати, бросив работу и все дела, и Северина вот частенько забегала. Завидев в дверях женский силуэт и темные волосы, с колотящимся сердцем он начинал ерзать на больничной койке, но это всегда оказывалась лишь подруга его волчицы.
Эльза не приходила.
— Она придет, она придет, — твердил он себе, как умалишенный, не сводя глаз с дверного проема.
— Она не придет, — снова сочувственно вздыхала Северина и похлопывала его по руке.
Время шло, и его раны заживали, и доктора начали поговаривать о том, что следующий этап выздоровления он вполне может пройти у себя дома. Тогда Алекс начал искать Эльзе оправдания.
— Она наверняка еще сидит под домашним арестом, — бормотал он, стискивая кулаки и переполняясь злостью к ее отцу.
— Эльзу давно выпустили из-под ареста, — говорила Северина, и ее серебристые глаза светились жалостью, — почти сразу после того, как я навестила тебя в первый раз.
— Ты передавала ей мои слова? Что я не откажусь от нее?
— Да, конечно, Алекс, — она держала его за руку, пытаясь успокоить, — не волнуйся так. Конечно, я передавала ей все твои слова, и то, как ты ждешь ее, и то, в каком состоянии тут находишься. Как тебе хочется хоть разок ее увидеть своими глазами.
— А она?
Смешно, когда в собственном голосе столько надежды, хотя по взгляду собеседника уже читается ответ. Северина пожимала плечами, отворачивалась, молчала, подыскивая слова.
— Да говори уже, — не выдерживал он.
Тогда волчица вздыхала.
— Она не придет, Алекс. Вот и все, что я могу сказать.
Он не мог в это поверить. Да что там, просто в это верить не хотел. Отказывался даже допускать такую мысль. Но все-таки он лежал тут, весь перевязанный, прикованный к больничной постели, слабый, как котенок, когда доктора заставляли его вставать и делать несколько шагов по коридору якобы для ускорения процессов в организме. Собственная слабость его бесила, медленно заживающие раны вызывали глухое раздражение, а Эль… ее все не было.
— А что ты хотел? — пожимала плечами Северина. — Как ты вообще видел ваше дальнейшее будущее? Каждой девушке хочется видеть рядом с собой сильного мужчину. Того, кто сумеет защитить ее от всех бед, обеспечить ей счастливую жизнь, уважение в обществе. А ты, Алекс… — она мягко улыбалась, — ты милый.
— Я сумею ее защитить, — твердил он.
— Как? Вот отец Эльзы защитил ее от тебя. Он, конечно, не прав, но сила на его стороне, признай это.
— Я люблю ее, — качал головой он.
— Ты любишь красивую девушку, — соглашалась Северина. — Но вы, мужчины, вряд ли понимаете, чего нам, женщинам, стоит вся эта красота. Ты сможешь покупать ей такие же платья, какие она носит сейчас? У тебя получится обеспечить ее прислугой, чтобы она не портила свои нежные руки, убирая твой дом? А косметика? Будешь ли ты любить ее по-прежнему, если она превратится в потасканную замарашку, замученную работой?
— Такого не будет.
— Это ты так думаешь, Алекс. Эльза, возможно, думает иначе.
— Эльза говорила мне…