Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ)

— Больно? — вот теперь в его голосе зазвенели металлические нотки, сильные пальцы брата резко сомкнулись вокруг запястья Эль, будто наручники защелкнулись, и она тихонько охнула. — Все гораздо хуже, сестренка. Я хочу сделать тебе приятно.

Губы Димитрия, на удивление мягкие и теплые, коснулись пальца Эльзы. Поцеловав один, переместились на второй, третий… Он вел себя, как любовник, а не как брат. Как тот, кто трепещет в ожидании большего, но пока вынужден довольствоваться малым. Так делал Алекс, когда хотел Эльзу, но пытался сдержаться: нежно целовал ей руки, чтобы не впиться в рот требовательно и жадно. Она очень хорошо помнила те свои ощущения, и теперь воспоминания больно кололи в грудь. Даже у Алекса ей не попросить защиты. Не позволяя опомниться, Димитрий перевернул ее руку и с неожиданным порывом прижался к ладони щекой.

— Помоги мне, Эль. Я не знаю, на сколько еще меня хватит.

Таким он был всегда. Делал ей больно — и потом плакал в уединении своей комнаты от собственной боли. Издевался над ней — и тут же просил помощи. Сердце у Эльзы по привычке дрогнуло.

— Чем помочь, Дим?

— Не сопротивляйся, — брат поднял голову, и Эльза увидела, как лихорадочно сверкают в полутьме его глаза. Как у безумца. — Никто не пострадает, если не станешь бояться меня. Если разрешишь…

— Разрешу что? — от догадки во рту у нее пересохло.

Вместо ответа Димитрий осторожно, самыми кончиками пальцев потрогал ее губы. Лицо его находилось очень близко, и Эльза ощущала дыхание на своей щеке. По спине снова побежали мурашки. Собственное тело подсказывало ей что-то такое, о чем разум боялся помыслить.

— Помнишь, как мы были детьми? — проговорил Димитрий. — Ты любила меня, Эль. Думаешь, я этого не знал? Из них всех ты единственная по-настоящему меня любила. Я убить тебя хотел, а ты меня жалела. Ненавидел, а ты даже ненависть эту мне прощала. За что? Чем я заслужил твою доброту? До сих пор не пойму.

— Ты мой брат, — ответила она, едва шевеля губами.

— А что, если я люблю тебя… — он помедлил, — …не как брат?

Руки его, до этого нежные и осторожные, вдруг грубо стиснули ее плечи, Эльза дернулась в попытке вырваться, откинула голову, рот Димитрия прижался к ее шее, горячий язык лизнул кожу, а внизу живота отозвалось что-то непонятное и пугающее. Она упала на спину, отбиваясь от брата, он навис сверху, легко удерживая ее в стальной хватке. Повел носом от ключицы Эльзы к щеке, и все мышцы его сильного тела мелко дрожали от напряжения.

— Я хочу тебя, — прошептал сдавленно, будто сама способность говорить давалась с трудом, — хочу быть первым у моей маленькой сестренки, понимаешь?

Эльза не понимала. Это все происходило не с ней.

— Я не сделаю плохо, — теперь Димитрий говорил все быстрее, иногда срываясь в бормотание, — я умею делать это ласково, если нужно. Тебе будет хорошо, Эль, если уступишь. Будет сладко. Ты узнаешь удовольствие, которое происходит между мужчиной и женщиной. Я покажу тебе его. Главное, чтобы ты не думала об этом, постаралась скорее все забыть.

— Нет, — ужаснулась она, — я никогда не смогу забыть… такое.

Видимо, в глазах у Эльзы этот ужас тоже отражался, потому что Димитрий вгляделся в ее лицо, а затем медленно подался назад. Словно волна схлынула, и сразу стало легче дышать. Темный силуэт снова замер на краю постели.

— Ты права, Эль. Я болен и часто забываю, что другие не больны, — и тут же, почти без паузы: — Спой мне колыбельную, сестра.

— Колыбельную? — она так удивилась, что даже на миг перестала бояться.

— Да. Мать ведь пела вам с Крисом что-то в детстве? — в его голосе послышалась неожиданная теплота. — Мне пела, я помню. А ты?

— Д-да, — с неуверенностью призналась Эльза. — Но родители могут услышать.

— А ты спой тихонько.

Она поджала губы. Зачем ему вдруг понадобилось ее пение? С другой стороны, уж лучше петь Димитрию, чем выносить его укусы или… нет, остальное он собирался сделать с кем-то другим, не с ней. Ее брат безумен, никто не знает, что придет ему в голову в следующий момент. Димитрий пошевелился, раздался шорох ткани, кожа на его мощных плечах тускло лоснилась в полумраке, когда он снял рубашку. Он божественно красив, но женщины не любят его. Они его боятся, и Эльза понимает почему.

С тканью в руках Димитрий повернулся к ней.

— Лучше тебе не видеть меня сейчас.

Она вздрогнула, когда он завязал ей глаза. Рубашка Димитрия пахла парфюмом и мускусным ароматом кожи и была теплой, словно это его ладони легли ей на веки. Эльза затаилась в ожидании худшего. Зачем он лишил ее зрения? Что теперь станет с ней? Она вытянулась на постели, вспотевшими руками стискивая на бедрах подол ночной сорочки. Не хотелось бы, чтобы брат трогал ее там, пусть даже давно решено, что трогает там он кого-то другого.

Пальцы Димитрия приласкали ее щеку каким-то особым, бархатным прикосновением, спустились ниже, к подбородку, прошлись по трепещущему горлу и оказались в ямочке между ключиц, а затем он нагнулся и поцеловал ее там, где касался, оставляя цепочку невесомых следов. Внутри все сжалось в комок, Эльза затаила дыхание.