Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ)

Светящиеся окна окутанного вечерними сумерками здания сливались в одну длинную светло-желтую полосу. Сколько их там? Тысяча? Миллион? Он протер глаза, перед которыми все расплывалось. Да нет же, всего десять, по пять в одну и другую сторону от главного входа. На крыльце толпились люди, двое слуг в парадной одежде встречали гостей, сверялись со списком приглашенных, пропускали внутрь. Улица полнилась прибывающими и отъезжающими карами, женщины в красивых ярких платьях и с высокими прическами напоминали оранжерейные цветы, мужчины — в черном или белом — заботливо придерживали спутниц под локоток, вели к ступенькам, одергивали зазевавшихся слуг.

Осенний бал. В воздухе плыли резкие, ударяющие в нос ароматы, сигарный дым и мускус духов смешивались с прелой вонью опавших на тротуары листьев и запахом влажной земли со вскопанных на зиму клумб. Раньше он и не подозревал, что мир так пахнет. Закрыв глаза, можно определить все, что находится вокруг. Опасное занятие, потому что стоит натолкнуться на жесткое амбре — ком подкатывает к горлу, не удержишься от тошноты. Вот Алекс, поймав носом шлейф, потянувшийся из решетки слива в тротуаре, и не удержался.

Беззвучно выругавшись, он отлепился от дерева, которое подпирал, пересек улицу и, улучив момент, скрылся в чаще увядающих кустов жасмина, высаженных по периметру излучающего торжественность здания. Уперся ладонями в серую холодную стену и замер, тяжело дыша: короткий переход отнял все силы. Белая рубашка, надетая под пиджак, уже насквозь промокла от пота, хоть на улице стояла отнюдь не летняя жара, а вполне себе сырая и промозглая осенняя погодка, виски и шея тоже были мокрыми, словно Алекс попал под дождь. Тело сопротивлялось, лихорадкой пыталось вытравить из себя чужеродную инфекцию, но безуспешно. Он, конечно, видел себя в зеркале: глаза красные и какие-то дикие, руки-ноги мелко дрожат и общий видок полубезумный. Это еще мать не узнала, вот истерика будет. В какую же задницу ты загнал себя, парень?

А все началось с того, что Димитрий, старший брат Эльзы, чуть не убил его, а потом укусил. Или все же стоит считать, что убил — своим укусом? Не зря ведь появились и лихорадка, и потеря четкости зрения, и обострившееся обоняние и многие другие изменения, которые вот уже несколько дней претерпевал организм Алекса помимо воли. Наверно, он станет получеловеком-полуволком. Если выживет, конечно.

Нет, если уж по-честному, то все началось с того, что Алекс ударил Эльзу. Руки бы себе оторвать, идиоту, но кому от этого теперь станет легче? Мать с детства внушала, что женщины — это святое, к ним разрешено прикасаться или с любовью, или никак, если уж хорошего отношения не заслужили. Отец в свое время ухаживал за матерью трогательно и нежно, до свадьбы за ручку по паркам водил, цветы дарил, с наступлением вечера провожал домой — выказывал уважение. Дед тоже вежливо и безупречно завоевывал свою будущую жену. А он, Алекс…

Больным он становился, когда думал об Эльзе, сумасшедшим психом просто, ничего в себе не контролировал, ни слова, ни поступки. До свадьбы он бы просто не дотерпел, бесконечно водить ее за ручку по паркам не выдержал бы, но это не означало, что не любил и не уважал. Наоборот, прикасался к ней каждый раз, как к своей богине, любил так сильно, что забыть не сумел, даже когда стоило бы. Мечтал о совместном будущем: Эльза такая неземная, такая благородная, никогда он не заставит ее опуститься до уровня обычной женщины, не поставит к плите, не принудит к уборке. Слуг у них в доме отродясь не было, но для нее в лепешку расшибется — и организует.

Но у монеты всегда две стороны, чем светлее одна — тем темнее другая. Рвалось все внутри в клочья при мысли об Эль, ревность, злость, обида захлестывали с головой. А когда ударил — раскаяние. Она ему в лицо прошипела, как ненавидит, сдохнуть пожелала, а он и готов был сдохнуть прямо там, на месте, лишь бы простила дурацкий срыв. Что ж, сдохнуть шанс еще есть, вот здесь, под стеночкой праздничного здания, но теперь-то он полон решимости бороться за свое счастье снова.

А ведь не так давно Алекс почти сдался. Казалось, что все мосты между ним и Эльзой окончательно сгорели, и осталось лишь смириться с судьбой. Пережить, переболеть, когда-нибудь постепенно выбраться из той ямы, в которую превратилась его жизнь. Не столкнись он случайно на набережной с Кристофом — решимости бы и вовсе не появилось.

Алекс тогда медленно брел пешком в полном одиночестве: очередная подружка обозвала его "странным" (видимо, попалась очень воспитанная) и сбежала, даже не попросив отвезти домой, а он решил прогуляться и подышать воздухом, раз уж так все сложилось. Кристофа в парне, сидящем на парапете с какой-то рыжей девчонкой, и не узнал бы, если б тот сам не обернулся и не окликнул. Одного взгляда на его спутницу Алексу хватило, чтобы сделать выводы.

— Она тебя обворует, — тихо сказал он Крису, когда тот нехотя оставил подружку и подошел поздороваться.