Белые волки

Губы Димитрия растянулись в нехорошей, недоброй улыбке.

– Нет. Тебе не надо туда ехать. Совсем.

Он снова провел ножом и склонился к порезу, пристально изучая его взглядом:

– Ну, поговори со мной. Что же ты молчишь? Не нравится? Не нравится, когда так? Чего заткнулся? Говори…

Ян вздохнул, постоял еще немного, а потом тихонько притворил за собой дверь.

Петра ушла. Конечно, Димитрий знал это еще до того, как нащупал ключ в тайнике за кирпичной оградой. Она просто не могла остаться, если бы осталась, он бы сильно удивился. А так – даже порадовался, как легко угадал ее слабые места.

Он отметил эту маленькую победу над ней и над собой без особой помпезности. Упражнялся на ком-то в окулусе под привычный свист и крики восторженных зрителей, после боев с не меньшей яростью трахал кого-то на своей кровати. Не разбирая лиц, не вникая, кого Ян привел на этот раз. Потом проваливался в сон без сновидений, лежал трупом до следующего утра. Наконец, наступил момент, когда больше оттягивать стало невозможно. Петра ушла, и ему надо было убедиться в этом собственными глазами.

На столе в гостиной ровной стопочкой лежали деньги, вся сумма, которую он дал ей. Рядом заметил накрытые крышками тарелки, под которыми обнаружилась еда, уже протухшая на жаре, и записка: «Поешьте. Будет жалко, если продукты пропадут зря». Одним движением он смел все на пол, без крика, без единого звука вообще. Только посуда зазвенела, и прямоугольные банкноты ворохом запестрели, рассыпавшись поверх лужиц соуса.

Димитрий подошел к телефону, снял трубку и набрал номер Яна.

– Приберись тут, – сказал коротко, – и как можно быстрее.

– Прибраться? – кажется, тот понял все по голосу. – Стоп. А ты куда намылился?

Димитрий ухмыльнулся.

– Прокачусь немного. Возможно, придется мотнуться до Нардинии. Посмотрю, как пойдет.

– До Нардинии?! – Ян поперхнулся. – Ты с ума сошел? У тебя завтра бой! Тебе нельзя пропадать так надолго! Ты…

Но Димитрий уже положил трубку и вышел из квартиры.

Петра кормила голубей, сидя на скамейке в привокзальном парке. Она отщипывала крошки от куска черствой булки и кидала под ноги, а жирные круглобокие птицы ворковали и толкались на асфальте. В воздухе плыли паровозные гудки, на перронах провожали и встречали, и девушка с чемоданом тоже казалась одной из путешественниц, которую то ли забыли проводить, то ли не успели встретить. По случаю наступившей жары на ней красовалась белая майка на тонких бретелях и короткие джинсовые шорты, которые Димитрий уже видел раньше. Руки и ноги успели покрыться слабым золотисто-розовым загаром.

– А, это вы, – едва глянула Петра, когда он подсел к ней на скамью.

– Я.

– Мне не нужны ваши деньги. Вы ошиблись.

– А я их и не дам. Самому мало.

Уголки губ Петры дрогнули в полуулыбке, и Димитрий расценил это как добрый знак, попытался взять ее за руку, но девушка мягко отобрала пальцы:

– Извините, они кушать хотят.

– А ты? Ты есть не хочешь?

– А это уже не ваше дело, – голос Петры звучал вежливо, но твердо.

– Да брось. Ну что, так и будешь тут сидеть целыми днями?

– И это уже не ваше дело, – вздохнула она.

Димитрий прожег взглядом ее нарочито спокойное лицо.

– Не простишь?

Петра бросила крошки, игнорируя его взгляды на себе.

– А вы просите прощения?

– Пока нет, – он снова попытался коснуться ее ладони, и на этот раз Петра не стала сопротивляться. – Кто булку дал?

– Старушка одна. Поделилась.

– А работу уже нашла?

– Нет еще. Вы были правы, посудомойки тут не особо в цене.

Он вынул хлебный огрызок из руки Петры и целиком запустил в голубиную стаю. Птицы прыснули во все стороны, поднялись в воздух, хлопая крыльями, а затем так же слаженно кинулись обратно, чтобы растерзать богатую добычу.

– Тебя никто не обижал? Не приставали?

– Нет. Я в зале ожидания ночую. Там полиция дежурит.

– Молодец. Но все равно надолго этого не хватит. Поверь, тебя уже приметили. Остальное – вопрос времени, – Димитрий положил ее ладонь себе на колено, взял Петру за плечи с выступающими косточками, развернул к себе. – Пойдем домой. Хватит тут сидеть.

Она выдохнула и помотала головой.

– Не пойду. Не умеете вы прощения просить.

– Умею, – прошептал он уже в ее висок, двумя руками обнимая так, словно хотел загородить от всего мира, – я все умею, когда захочу…

– А сейчас хочешь?

– Очень.

Щекой она потерлась о его щеку, доверчиво, как котенок. Димитрий чуть повернул голову, не настаивая, но предлагая Петре самой сделать выбор. Она поколебалась, затем медленно приблизилась к его губам, дразня теплым дыханием. Обхватила ладонями лицо, потерлась кончиком носа о его нос, заглянула в глаза, снизу вверх, словно проверяя, ощущает ли он то же самое. Коснулась его губ осторожно, а он не мог уже осторожничать, раздвинул их, завладел ее ртом, стараясь не кусать, не причинять боли.

Моя… Наша… Моя…