Клара понимала, что Арчибальд Джонс — не романтический герой. Ее достаточно убедили в этом три месяца, проведенные в вонючей комнатенке в Криклвуде. Он иногда мог быть любящим и даже обаятельным, по утрам насвистывал чистую, прозрачную мелодию, водил машину спокойно и ответственно и, как ни удивительно, довольно хорошо готовил, но романтика была не для него, страсть немыслима. И если уж ты оказалась связанной с таким человеком, думала Клара, он должен быть по крайней мере всей душой привязан к тебе, твоей красоте, твоей молодости, — это самое меньшее, что он может сделать, чтобы компенсировать свои недостатки. Но только не Арчи. Всего через месяц после свадьбы у него появился тот странный мутный взгляд, который говорит о том, что мужчина тебя не замечает. Он снова вернулся к своей холостяцкой жизни: пиво с Самадом Икбалом, ужин с Самадом Икбалом, воскресные завтраки с Самадом Икбалом, каждую свободную минуту они проводили в этом проклятом месте — «О’Коннелле», в этом проклятом кабаке. Она пыталась быть разумной. Она спрашивала:
Да, Арчибальд Джонс — не прекрасный принц. Ни целей, ни надежд, ни амбиций. Человек, чья единственная радость — завтраки с Самадом Икбалом и наборы «Сделай сам». Скучный человек.
Вот о чем думала Клара, когда стояла, прислонясь к воротам своего дома, через три месяца после свадьбы и молча разглядывала своего мужа: лоб морщинится и сжимается, будто аккордеон, живот нависает над ремнем, словно у беременной женщины. Она видела белизну его кожи, синеву его вен, жилы, выступающие на шее, а это (как говорят на Ямайке) свидетельствует о том, что время мужчины истекает.
Клара нахмурилась. На свадьбе она не заметила этих недостатков. Почему? Он улыбался, на нем был белый джемпер, но нет, дело не только в этом — просто она тогда не старалась их увидеть, вот в чем дело. Большую часть дня своей свадьбы Клара провела, глядя на свои ноги. Был жаркий день, 14 февраля, удивительно теплый, им пришлось долго ждать, потому что все хотели именно сегодня пожениться в маленьком здании на Ладгейт-хилл. Клара вспоминала, как она сбросила крошечные коричневые туфли на каблуках, поставила ноги на прохладный пол, стараясь не заступить на черные стыки между кафельными плитками, и загадала: если удастся удержать равновесие, то она будет счастлива в браке.
В это время Арчи вытер пот с верхней губы, проклиная настойчивый солнечный луч, который заставлял тонкие струйки соленой воды сбегать по его ногам. Он решил вступить в свой второй брак в кашемировом костюме и белом джемпере — и то и другое доставляло неприятности. Ручейки пота стекали по всему его телу, насквозь пропитывали джемпер, а потом кашемир, и от Арчи исходил запах мокрой псины, который ни с чем не спутаешь. Клара, конечно, была похожа на кошку. Коричневое шерстяное платье от Джеффа Бэнкса, идеальные вставные зубы. Платье с глубоким вырезом на спине, зубы белые, и создается впечатление, что перед вами представитель семейства кошачьих, пантера в вечернем платье; где заканчивалась шерстяная ткань, а где начиналась спина Клары, невооруженным глазом было не разобрать. И, как кошка, она грелась в пыльном солнечном луче, который протянулся от высокого окна к ожидающим своей очереди парам. Она подставляла солнцу спину и, казалось, расцветала. Даже регистратор, который чего только не видал — женщины, похожие на лошадей, выходят замуж за мужчин, похожих на кротов; мужчины, похожие на слонов, женятся на дамочках, похожих на сов, — когда Арчи и Клара предстали перед ним, удивленно приподнял брови при виде такого противоестественного союза. Собака и кошка.
— Здравствуйте, отец, — сказал Арчи.
— Это же регистратор, Арчибальд, старая ты дубина, — вмешался его друг Самад Миа Икбал. Он и его жена Алсана были свидетелями. Все это время они провели в изоляции в комнате для гостей новобрачных, и только теперь их позвали. — А не католический священник.
— Да. Конечно. Извините. Нервничаю.
Сердитый регистратор сказал:
— Можно начинать? Много вас тут сегодня.