Это практически все, из чего состояла церемония. Арчи дали ручку, и он написал свое имя (Альфред Арчибальд Джонс), национальность (англичанин) и возраст (47). Он немного помедлил, прежде чем заполнить графу «род занятий», потом остановился на «реклама (печатные проспекты)» — и расписался. Клара вписала имя (Клара Ифигения Боуден), национальность (с Ямайки) и возраст (19). Не найдя графы для рода занятий, она перешла прямо к решающей пунктирной линии, расписалась и выпрямилась: Джонс. Как тысячи людей до нее.
Потом они вышли на улицу, на ступеньки, где ветер поднимал конфетти, оставшиеся от предыдущих пар, и осыпал ими вновь прибывших. Здесь Клара впервые официально познакомилась со своими гостями — двумя индийцами, одетыми в лиловый шелк. Высокий красивый мужчина с белоснежными зубами, Самад Икбал, похлопал ее по спине одной рукой, другая у него неподвижна.
— Знаете, это была моя идея, — без конца повторял он, — этот брак моя идея. Я знаю старину Арчи с… Когда это было?
— С сорок пятого, Сэм.
— Да, вот я об этом и говорю твоей очаровательной жене, с сорок пятого… а когда знаешь человека так долго и воевал с ним плечом к плечу, твой долг сделать его счастливым, если он еще не счастлив. А он не был счастлив! Даже совсем наоборот, пока ты не появилась! Просто в дерьме тонул, извиняюсь за мой французский. Слава богу, теперь-то
А еще была его жена Алсана, маленькая, с поджатыми губами, — казалось, она по какой-то неизвестной причине не одобряет Клару (хотя сама была всего на несколько лет старше). Алсана ничего не говорила, кроме «Да, миссис Джонс» и «Нет, миссис Джонс», из-за чего Клара нервничала и
Арчи знал, что Кларе хотелось бы устроить большой прием, и расстраивался, что это не удалось. Но приглашать было больше некого. Все остальные друзья и родственники отклонили приглашение: некоторые сдержанно, другие с ужасом, третьи решили, что лучше ничего не отвечать, и всю последнюю неделю игнорировали почту и не отвечали на телефонные звонки. Свои наилучшие пожелания прислал только Ибельгауфтс, которого не пригласили и которому не сообщили о свадьбе. И тем не менее, как это ни странно, с утренней почтой от него пришла открытка:
14 февраля 1975
Дорогой Арчибальд!
В бракосочетании есть нечто, что обычно пробуждает во мне мизантропа, но сегодня, когда я пытался спасти от увядания клумбу с петуниями, я почувствовал необыкновенное тепло при мысли о соединении мужчины и женщины для вечной совместной жизни. Удивительно, что мы, люди, идем на такой подвиг. Но если серьезно, как ты знаешь, я человек, чья профессия — глубоко изучать Женщину и в качестве психиатра констатировать ее полное здоровье или наоборот. И я уверен, друг мой (продолжая метафору), что ты исследовал свою будущую супругу в этом смысле, то есть в плане умственном и духовном, и не нашел в ней никаких изъянов, так что мне ничего не остается тебе предложить, кроме сердечных поздравлений.
Какие еще воспоминания делают этот день уникальным, возвышают его над остальными тремястами шестьюдесятью четырьмя днями, составляющими 1975 год? Клара помнила, как молодой негр стоял на коробке из-под яблок, потел в черном костюме и взывал к милосердию братьев и сестер; как старая почтальонша достала из урны гвоздику и воткнула в волосы. Вот и все. Завернутые в бумагу бутерброды, которые приготовила Клара, томились на дне сумки, небо затянуло облаками, и когда они проходили мимо ехидных парней с Флит-стрит с кружками пива в руках, по пути к пабу «Король Лудд», оказалось, что Арчи выписали штраф за парковку в неположенном месте.
Поэтому Клара провела первые три часа замужней жизни в полицейском участке Чипсайда, с туфлями в руках, а ее спаситель нудно спорил с инспектором дорожного движения, который никак не хотел понять его тонкую интерпретацию воскресных правил парковки.
— Клара, Клара, милая…
Это Арчи, наполовину скрытый кофейным столиком, протискивался к двери.