Белый аист

Огромная обида не давала дышать, путала мысли, гнала куда-то вперёд. Значит, отец держал на коленях этого мальчишку? Значит, и ему рассказывал сказки? Теперь понятно, от кого он слышал легенду о белом аисте! Но чем этот мальчишка лучше её, Агнички, и чем та, которая лежит в палате, лучше мамы? Красивая? Толстые косы? Умеет вышивать жар-птиц? Наверное, отец никогда не видел маму у операционного стола! Когда она держит в руке скальпель и спасает человеку жизнь, то красивее её нет на свете женщины! 

Мать… Как она смела обманывать! Всегда вспоминала об отце одно лишь хорошее! Ни разу не проговорилась! На месте мамы она даже пальцем не притронулась бы к этой больной! Вот сейчас она пойдёт и скажет, она потребует от матери… Кажется, сегодня мама дежурит в клинике…

Неожиданно Агничка приостановила свой бег. Причудливая, расплывчатая тень преградила ей путь. Девушка в недоумении подняла голову и вздрогнула от испуга, разглядев в темноте на камне громадную однолапую лягушку. Тёмная и мокрая, она, казалось, разверзла свою беззубую пасть ещё шире, вот-вот соскочит с камня, придавит всей тяжестью.

Атничка ринулась в сторону к боковому входу «для персонала».

Профессорская пустовала. Мать, очевидно, была в одной из палат. Постояв у порога в горестном раздумье, Агничка сняла промокшие босоножки и в ожидании матери устроилась в большом кресле. Стало легче, будто пришла домой. Вот так же случалось и во время войны. Тогда мать почти не выходила из клиники, и Агничка прямо из школы бежала сюда. Однажды так и заснула здесь. Проснулась уже среди ночи, испугалась и пошла разыскивать мать. Как сейчас видится длинный коридор, заставленный койками, — на них спят, стонут раненые… В операционной — свет. Агничка приоткрывает дверь. Белый высокий стол, над ним словно опрокинутая светлая чаша — рефлектор. На столе прикрытый простынёй человек. И мать вся в белом… Она стоит спиной к двери, на скамеечке, чуть склонившись над человеком. Пахнет эфиром и ещё чем-то непонятным. Агничка забывает и страх, и обиду, и голод — она не спускает восхищённых глаз с матери. Храбрая и очень красивая её мама! А человека уже снимают со стола, и тут же на его место кладут другого… Этих людей привозят откуда-то издалека, где идет бой. И папа тоже там… А вдруг и его привезут и положат на этот стол… Нет, мама не может оставить этих людей, Агничка не сердится на неё, она потерпит…

Всё это происходило очень давно, а сейчас… Вскочив с кресла, Агничка подобрала босоножки, бросилась разыскивать мать. Она приоткрывала по очереди двери палат, заглянула в операционную.

Мать уже ушла…

И снова Агничка бежала по пустынным ночным улицам, залитым огнями.

Вот и дом… В угловом окне второго этажа — спокойный, ровный свет настольной лампы. Старый доктор всё ещё работает—готовится к поездке в Москву. Он собирается рассказать на конференции о своих опытах операций на сердце, которые начал проводить ещё когда-то на фронте.

А мама спит… Наверное, только что легла…

На лестничной площадке Агничка в нерешительности остановилась. Неизвестно как случилось, только вместо того, чтобы открыть ключом свою дверь, она нажала кнопку звонка квартиры напротив.

Кондратий Степанович выглянул в своем рыжем тяжёлом халате. Приспустив на самый кончик носа очки, он внимательно и быстро окинул взглядом поникшую фигуру девушки, неопределённо гмыкнул, обнял, повёл к себе.

В просторном кабинете, заставленном книжными шкафами, пахло валерьянкой. Усадив девушку на диванчик, старик устроился в ветхой качалке. 

— Вот и расчудесно, что заглянула, — проговорил он. — А что это за трава у тебя, Агнюша?

Агничка растерянно разжала кулак. — Это, это пшеничные всходы, — сообщила она запинаясь. — Новый сорт пшеницы…

—  Скажи-ка на милость! Новый сорт!.. Сними-ка пиджак, Агнюша… А дождичек знатный был. Теперь тепло наступит…

—  Наступит, — пролепетала Агничка, сглатывая подступивший к горлу колючий солёный комок. Неожиданно всхлипнув и точно боясь, что её могут остановить, она заговорила стремительно и страстно.

Потирая больное колено, старик терпеливо слушал её скомканную речь.

…Кажется, совсем недавно эта девушка ходила в коротком платье, забегала к нему, требовала рассказать сказку о белом аисте и живой воде. Совсем недавно она выпрашивала у него «Трех мушкетеров» и с наслаждением посасывала липких сахарных петушков на палочках…

А теперь вот сидит перед ним, съёжившись в комочек, прижимает к груди рукав мокрого серого пиджака и с возмущением говорит о странных, непонятных вещах. На первый взгляд это было по-ребячьи, не серьёзно, не существенно… Не всё ли равно, кто из хирургов проведёт операцию больной? И всё же…

Давно прошла молодость. Давно отцвела первая весна, и запах черёмухи не волнует, не кажется тревожно-острым и сладким. Чем же может помочь он, старик, этой юной и глупой? Как возвратить ей счастье первой весны, как заставить цвести черемуху даже глубокой осенью?