Белый аист

Он в раздумье задержал взгляд на столе, на разложенной рукописи, на пузырьке с бурой жидкостью — сегодня что-то особенно шалило сердце, видно, переволновался во время операции. Ничего, через несколько дней все болячки исчезнут. В поезде отдохнёт, а на конференцию, наверняка, съедется немало фронтовых друзей — давно не виделись…

Поднявшись с качалки, Кондратий Степанович подошёл к одному из шкафов, отодвинул стеклянную дверцу. Любовно проведя ладонью по тиснённым золотом корешкам, он снял несколько книг с полки и неожиданно сунул их в колени притихшей Агничке.

—  Давно собирался, Агнюша, сделать тебе презент. Тут Консуэло и твои любимые мушкетеры. А эту закладочку не выбрасывай! Её Петяшка оставил. Так и не дочитал, на фронт ушел…

Девушка подняла заплаканные глаза.

— Не надо. Я ведь так пришла! На душе что-то нехорошо. — Помявшись, она жалобно попросила: — Маме не говорите. Пусть сама… Только, если она не поможет Климовой, то…

—  А что может тогда случиться? — Старик рассердился. — Ишь чего выдумала! Мама твоя и думать забыла о старом. Мало ли что приключилось при царе-Горохе!

Впервые за вечер Агничка улыбнулась и облегчённо вздохнула. Спустя несколько минут, проводив гостью, Кондратий Степанович подобрал с диванчика забытый пучок травы, осторожно положил его на подоконник, поставил на полку не взятые девушкой книги и, присев за стол, в раздумье начал листать рукопись.

Утром снова лил дождь. И когда Галина Ивановна спустилась вниз, то к своему удивлению увидела в подъезде соседа. Старик стоял с обнажённой головой, зажав в руке шапку, и, неприязненно поглядывая на серое небо, сокрушался вслух. Оказывается, накануне забыл в клинике зонтик.

—  Придётся вам, матушка, пригреть растяпу, — сказал он, отбирая у неё маленький зонтик с костяной ручкой.

Шли медленно, молча, занятые каждый своими мыслями. Кондратий Степанович был дурно настроен, хмурился. Искоса поглядывая на серую шляпку спутницы, спущенную на лоб, он неожиданно заговорил:

—  Хочу огорчить вас, милейший коллега. Галина Ивановна приостановилась, испуганно спросила:

—  Терентьев?

—  Ну, так сразу и Терентьев! Здравствует наш тракторист. Десять минут назад справлялся. Спит! Другое у меня. Его глаза хитровато блеснули. — С сердцем у меня худо. А тут нога забастовала. — Старик незаметно улыбнулся. — Так что, матушка, придётся вам меня выручить. Страшновато мне ехать в Москву. Пожалуйста, без протеста! Дело важное. Конференция предстоит интереснейшая, и терять места нам нельзя.

—  Но… — Галина Ивановна стряхнула пальцем со щеки дождевую каплю. — Я не могу, не имею права…

—  Обо всем уже договорились. Профессор на днях возвращается. Справимся без вас, — не давая ей возразить, продолжал Кондратий Степанович. — Понимаю, беспокоитесь за ту больную… Как её фамилия? Ах, да! Климова. Её доверьте мне. Сам возьмусь, — помолчав, он чему-то рассмеялся. — А славный у неё сынок! — вдруг вспомнил он. — Способный юноша! Новый сорт пшеницы вздумал выращивать. 

— Наденьте шапку, простудитесь, — тихо и запоздало посоветовала Галина Ивановна.

—  Писанину мою с собой захватите, — продолжал старик, не слушая её. — На досуге, в поезде, полистаете, если стоящая, то передадите там куда следует. Ну вот, кажется, и пришли. — Он снова рассмеялся, натянул на голову шапку. — Знаете, а я опростоволосился! Зонтик-то всё же дома! Поставил за шкаф и запамятовал. Склероз, матушка! Ничего не попишешь…

* * *

Агничка проснулась рано. Вскочив с постели, она первым делом заглянула в расписание. Две первые лекции можно было пропустить. Сегодня на утро назначена операция Климовой. Кто будет проводить операцию, Агничка не знала. Последние дни она старалась как можно меньше бывать дома, почти не разговаривала с матерью и об отъезде её узнала лишь накануне. Вечером увидела уложенный чемодан, а на рассвете, когда за окном просигналила машина, мать была уже одета в дорожный серый костюм. Прощание вышло коротким, — мать спешила на скорый проходящий поезд. Отъезд матери ошеломил и опечалил Агничку до слёз. Возможно, такое разрешение вопроса было самым правильным, и всё же в душе Агнички словно что-то надломилось.

Пересиливая стыд и горечь, она впервые шла в клинику неохотно, дальней дорогой, обойдя сторонкой больничный парк.

Она сразу же прошла в двенадцатую палату. Мария Петровна встретила её вопрошающей испуганной улыбкой.

— Не волнуйтесь, — ободрила девушка. — Я буду около вас. — Уцепившись за её руку, женщина пыталась о чём-то спросить и, кажется, не решалась. Так и привела её Агничка в операционную за руку.

Там было всё наготове. Хирурги в ожидании начала операции вполголоса переговаривались. Наталья Павловна стояла у разложенных на столике инструментов. Кондратию Степановичу натягивали резиновые перчатки. Лицо у него было немного усталое и грустное.

Завидев вошедших, он кивнул Агничке, тихонько кашлянул.

—  Страшно, — шепнула Мария Петровна, опираясь рукой на край белого высокого стола.

—  Не пугайтесь, матушка! Вы и не услышите Ложитесь себе спокойно, — ободрил старик.