Белый, белый день

- А с кем я могу быть? - П.П. не смог скрыть своей горечи. - Ладно! Сейчас это неважно...

- А то я приеду...

Кавголов знал, что это не пустые слова.

- Куда тебе! У вас же гостья! Да еще какая! - Старик усмехнулся. - Из Америки! Как она хоть выглядит? На сколько лет?

- На сколько и должна выглядеть твоя младшая кузина...

- Ах, она же мне кузина! - расхохотался Кавголов. - Ну да, конечно! Конечно кузина!

- А то, может, к нам приедешь? Младшенькую давно не видел! Только все хвастаешься, какие у тебя внучки!

- Ничего я не хвастаюсь, - смутился П.П.

По правде говоря, водился за ним такой грех.

- Нет уж! Наслаждайтесь в обществе "моей кузины".

Антон был явно в некоторой растерянности. То ли от объяснений, то ли от того, чего не договаривал ему отец.

- Нет, отец, ты все-таки странный... - начал он свою обычную, занудную тираду. Она возникала, когда сыну надо было высказать свое недовольство отцом.

Отличить сыновнее хорошее отношение от мнимого выговора было легко. Если Антон недоволен - значит, идет в ход обращение "отец". Если все хорошо - "папаня". А уж если чего-то выпросить, отканючить, тогда уже "папанечка".

- А она что, действительно кузина? - Голос сына стал еще тише.

- Да, действительно, действительно... - вдруг заторопился П.П. - А где она сейчас?

Антон рассмеялся.

- В ванной комнате! Учит Нинку, как детское белье правильно замачивать...

- Да! Это она у вас далеко зашла! - тоже засмеялся П.П. - И что? Нинка даже не сопротивляется?

- Анна Георгиевна себе в союзники Саньку взяла. А тем лишь бы кавардак устроить. Да еще с новой бабушкой...

- Она им не бабушка! - неожиданно для самого себя сказал П.П. Но произнести слово "прабабушка", да еще в такой странной ситуации, он не смог.

Антон что-то понял и быстро попросил:

- Папаня, ты не отходи. Я сейчас ее позову!

В телефоне раздался стук, и Кавголов услышал голос сына:

- Анна Георгиевна! Вас папа к телефону зовет! Срочно...

Вот это уж зря - никакой срочности не было.

- Дедушка? - ворвался в телефонный провод голосок маленькой Саньки. - А мы тут стираем. Вы когда к нам...

Но внучку быстро оторвали от трубки, и П.П. услышал дружелюбный всегда ровный с ним - голос невестки:

- Добрый вечер, Павел Павлович. Вы меня слышите?

- Слышу, слышу, - буркнул Кавголов.

- Передаю трубку Анне Георгиевне. Ваша кузина - такая прелесть!

П.П. почувствовал, что сердце упало куда-то в пропасть. В вечность... Он даже зажмурился, чтобы перевести дыхание. Сейчас он услышит...

- Ты не сердись на меня, Павлуша! Первой я к ребятам твоим решила приехать! Не к тебе...

П.П. не мог вымолвить ни слова. Спазм перехватил дыхание. Слезы сами, непроизвольно, мгновенно залили его лицо... Трубка в его руках дрожала. У него как будто начался приступ, мышцы перестали подчиняться...

- Это ничего, Павлуша! - успокаивающе сказала в трубку мать. И после паузы начала говорить тише: - Внучки у тебя - прелесть! Старшей фотографию видела. А младшая!.. Ты не беспокойся, никто не слышит, я ушла в другую комнату. И жена Антона хорошее впечатление производит...

- Ну... - наконец смог что-то вымолвить П.П. - А ты-то?.. Как?

- Это длинный разговор. Не сейчас... А уж Антон!.. - Она даже задохнулась. - Не реви, Павлушка! Антон - это Антон!

- Похож?

- Дело не в том, похож или не похож... - Она вдруг всхлипнула. - Мы об этом в другой раз поговорим!

- Может... не надо? - попросил Павел Павлович.

- Может, и действительно не стоит, - согласилась мать.

- Он на тебя похож! - выкрикнул П.П. - Не на меня! На тебя! Ты заметила?

Мать рассмеялась таким знакомым воркующим, стеснительным смехом.

- А мне почудилось, что я это выдумала! Конечно! Глаза! И овал лица... И улыбка!

- Откуда ты знаешь, какая у тебя улыбка? - вдруг обрушился на нее П.П.

- Была! - вздохнула мать. - Все было... Да где все это?

- Да здесь же! Рядом с тобой! И в моем парне! И в его семье... Во мне наконец!

- Кузен... - усмехнулась мать.

И они оба, как заговорщики, тихо рассмеялись.

Дело было в том, что Павел Илларионович и отец Анны Георгиевны, хотя никогда и не видели друг друга, но по всем старинным метрикам были троюродными братьями. И когда Павел стал почти взрослым, но все еще подвергался материнским педагогическим атакам, он в полушутку в полусерьез иногда говорил ей: "Мадам! С одной стороны, вы мне, конечно, родная мать... И наша сторона не отрицает этого прискорбного для нас факта!.. Но с другой неопровержимые документы доказывают, что вы мне не столько мать - сколько кузина. И наша сторона, исходя из этого исторического и юридического казуса, готова скорее рассматривать вас, так сказать, во второй ипостаси! Что дает нам полную свободу от ваших нравоучений! А уж тем более - от рукоприкладства!"

Мать, смеясь, обнимала, целовала Павлика... И, почти обижаясь, оправдывалась: "Когда это я тебя била? Я лично не помню..."