Белый, белый день

- Паша! А что ты делаешь здесь, на Соколе?! - невольно вырвалось у нее.

Он, казалось, не понял, что она обращается к нему.

Узнал! Окаменел! Лишился дара речи! Его глаза наполнились слезами. Попытался привстать... Но не смог!

А она, Анна Георгиевна, уже почему-то бежала. Проталкивалась сквозь толпу, все время задевая своими сумками прохожих. Ее гнало какое-то потрясение! Чувство непоправимой ошибки - ведь в эти годы Паше, ее сыну, ее собственному ребенку, могло быть не больше двенадцати-четырнадцати лет!

Именно с ним, еще подростком, она должна была прийти к Марии Ивановне они ведь так и договаривались!

Анна Георгиевна оглянулась. Всё было не так! Не как в пятидесятые годы. Масса больших домов. Тучи машин. Какие-то огромные стенды-рекламы, в большинстве иностранные...

Анна Георгиевна поняла, что попала в другое время!..

Мир, пока ее не было на Земле, безнадежно изменился!

VII

Иван Васильевич Макаров-Романов к своим почти пятидесяти годам превратился в представительного, но все еще моложавого, стремительного в движениях, мыслях и поступках мужчину. На него нередко оглядывались на улице как девочки-студентки, так и женщины в полной зрелости и красе...

Он был поразительно некрасив - в отца мосластый, с чуть асимметричными крупными чертами лица... Но одновременно весь подтянутый, юношески стройный, с очень красивыми, длинными пальцами. Иван был почти воплощением пусть диковатого, но природно-пластичного, даже животного мужского начала. Если бы не глаза!

Глаза у него были, как у какой-нибудь Гретхен из старой немецкой пасторали. Подчас молоденькие кокетничающие медсестры обращались к нему почти по-братски:

- Иванушка Васильевич! А вы когда-нибудь в зеркало смотритесь?

- А зачем? - довольно хмуро отвечал Макаров-Романов и, мельком взглянув в большое зеркало, видел только тугие, курчавящиеся вихры, которые не поддавались никакой расческе. Угрюмое, бритое, местами угреватое лицо.

Он не видел самого главного - почти лазурно-голубых, с чисто-чисто белыми веками, бездонных и таких добрых, как будто навсегда изумленных, глаз.

- Вам бы, Иванушка Васильевич, на паперти стоять. Больше бы зарабатывали, чем у нас в клинике.

- Это почему? - искренне не понимал Макаров-Романов.

- А вы как глаза свои на какую-нибудь богатенькую миллионершу распахнете, - смеялась немолодая, черноглазая, бровастая старшая медсестра Оксана, - так она вам сразу кошелек отдаст! Со всеми долларами, рублями и прочим. Да еще серьги и кольца с себя снимет!

- Вы-то откуда знаете? - недоумевая и сердясь, спрашивал Иван.

- Я-то бы уж точно, - вздохнула Оксана, - всё отдала.

- И не вы одна! - отчего-то развеселились молоденькие - в одинаковых белых халатах, шапочках и бахилах - медсестры.

- Чепуху какую-то порете! - вдруг рассердился Иван. Покраснел и быстро вышел из ассистентской...

Дело было в том, что Макаров-Романов до сих пор был неженат.

Всем заинтересованным была известна его романтическая история... Сразу после блестящей защиты кандидатской диссертации, вызвав гром и молнии на свою голову со стороны собственного учителя академика Соболева, который тут же выгнал его из своей клиники, Иван умчался в Грецию. На сколько? К кому?.. Ничего не было известно...

- Пропал! К чертовой матери! - кричал академик.

Постепенно выяснилось, что причиной резкого поворота судьбы блистательного хирурга и любимца всей Первой градской больницы, стала некая весьма привлекательная особа, уже имевшая семнадцатилетнюю, тоже весьма симпатичную дочку.

Сначала говорили, что он открыл в Афинах собственную клинику. (Возможно, на ее деньги - особа была при какой-то большой нефтяной трубе.)

Потом стало известно, что он учит греческий и должен сдать экзамен на местный врачебный диплом. Все единодушно решили, что при его упертости, способности к языкам ему все это - раз плюнуть! И вообще - любовь!

На второй год своего пребывания в Греции Макаров-Романов, конечно, сдал на греческий врачебный диплом и уже вовсю делал "очень частные" операции в частных, но знаменитых клиниках. Получая за них пятую часть причитавшегося ему гонорара.

А "особа" с дочкой, присосавшись намертво к афинской части великой русской неучтенной нефтяной трубы, купила себе приличнейший особняк. В котором - практически на правах альфонса - и существовало это талантливейшее, честнейшее и чистейшее русское чудо - "Иванушка" Васильевич Макаров-Романов. Сын боевого генерала и Героя Советского Союза, потомок известного из известнейших русских дворянских родов, боковая ветвь которого, в лице его прапрадеда, из-за служения все тому же бедному, простому русскому народу еще во времена Александра Первого порвала со своим двоюродным дядей и уехала учиться в Германию, на медицинский факультет в Гейдельберг...

Вернулся Иван Васильевич в Москву неожиданно, хмурый, никем не жданный. И, в общем-то, без особых перспектив!