Белый Бурхан

Толпа загудела, потом из нее выбрался крепкий парень в облезлой шапке и рваной шубе, поклонился бурханам:

— Я согласен служить хану Ойроту!

Чейне снова зачерпнула пригоршню золота, засмеялась:

— Подставляй шапку, алып!

Парень, шатаясь как пьяный, отошел в сторону, держа в вытянутых руках никогда им ранее не виданное чудо — богатство, делающее его равным русским купцам и собственным баям!

Толпа заколыхалась, забурлила, пропуская все новых и новых алыпов Шамбалы. Потом кто-то истерично хохотнул, тыча грязным пальцем в Чейне:

— Такое чудо любой дурак сделает! Наложил кучу золота, закрыл его до поры камнем, натащил людей, хлопнул плетью — и готово! Получайте, глупые люди, клад богов, упавший с неба!

— Взять крикуна! — сдавленно приказал своим парням Дельмек.

Невзрачного человека с плешивой головой и серыми ушами выдернули из толпы и поставили перед Чейне.

— Дай ему свою плеть! — приказал Пунцаг, опуская жезл к ногам коня Чочуша.

Женщина протянула ему плеть с серебряным черенком, украшенным золотой змейкой.

— Ударь по камню, алып! Если под ним окажется золото — возьмешь его себе, нет — оголишь спину!

Человек покрутил плеть, вернул ее хозяйке:

— Я не ребенок. Я и так знаю, что под этим камнем нет и не может быть золота! Камень на глазах у всех упал на голую землю!

И он начал послушно расстегивать черные костяные пуговицы своей шубы.

— Не спеши! — рассмеялась Чейне еще звонче и чуть-чуть задела плетью только что перевернутую плиту.

Воины снова подняли ее, поставили, уронили с тем же грохотом, взметнув пыль. И на том месте, где только что в пожухлой траве лежала каменная глыба, снова сверкнула золотая груда.

Глаза у человека остекленели, а руки взялись дрожью:

— Этого не может быть!

— Перевернуть плиту еще раз? — обозлился Дельмек, не обращая внимания на хохочущую толпу. — А потом тебя, тастаракай, посадить на кол, как кама Учура? Они же — бурханы! Они в любом месте этой долины открою г для Шамбалы груды золота!.. Иди, не морочь голову себе и людям!

Он сам нагнулся над второй ямой, достал золотую монету, взвесил ее на руке, протянул все еще не пришедшему в себя простаку, решившему продемонстрировать невиданную мудрость:

— На, пощупай! На зуб попробуй, глупый торбок![193]

— Мне не надо чужого золота, алып. А в воины Шамбалы я не гожусь-стар… Да и кто поручится, что завтра это золото не станет глиняными черепками?

— Вот и проверь!

Дельмек насильно сунул ему монету в руки, развернул и дал хорошего пинка под зад:

— Пошел отсюда!

— Хан Ойрот! — прокатилось по долине. — К нам снова пришел хан Ойрот!

Дельмек вздрогнул и поднял глаза на скалу Орктой. На ней снова стоял сияющий всадник.

Отец Макарий вздохнул и жестом отпустил полицмейстера. Что с него теперь взять? У него и для своего дела людей не хватает, не то, чтобы в дела миссии встревать… Да и команды по начальству не поступало! А без приказа тот же бунт полицейских чинов, только навыверт… Вот и вся его позиция.

А вчера и управляющий имением царской фамилии Булавас разводил с прискорбием холеными руками: рад бы помочь богоугодному делу, да со стражниками недостача — порубщиков вязать некому, с рудников и шахт нельзя солдат снять никак — все разворуют и разбегутся по лесам… Сами, мол, обходитесь как-нибудь…

Сами!

Около ста церквей в епархии. Если всех священнослужителей вместе собрать с их причтами — армия будет! Но когда их собирать и где? По горам-долам рассованы, в какой набат ни бей — не услышат пастыри! А еще и такие сыщутся, что уши воском зальют: не вняли, мол, преосвященный, ты уж прости за малый грех сей…

Бурханы пока хозяйничают на юге среди алтай-кижи и теленгитов, но скоро запустят свои щупальца и дальше — на север, восток, запад — к телеутам, кумандинцам и тубаларам. Хан Ойрот не сегодня, так завтра будет собственную армию иметь!..

Смело работают, супостаты! Нагло, напористо, с немалым умом! А партикулярные и военные вторую неделю не могут друг с другом договориться, чтобы падающее православие поддержать!..

Да и сами пастыри хороши! Благочинный сиднем сидел всю зиму и весну, а нынче взял да и укатил в епархию. Дела там у него неотложные в управе объявились! Только перед опальными иереями крут и храбр…

Отец Макарий нервно зевнул и перекрестил рот, бормотнув не для чужих ушей, а себе в утешение:

— В тундры проситься надобно…

Застрял служка в дверях, замялся нерешительно. Что, и этот собрался удрать куда подальше?

— Иереи с Чемала и Улалы — отец Софроний и отец Ипполит…

— Впусти, коли приехали.

Не успел служка и шага отступить, как дверь распахнулась во весь мах, выставив сначала сухощавого и рослого, бородой похожего на цыгана, отца Ипполита, вторым закатив круглого и румяного отца Софрония. На плечах, выходит, сидели у служки? Их-то что припекло? От них до тех бурханов в долине Теренг — версты да версты!

Но один из них уже забасил, а другой рассыпался тенорком:

— Укажи путь, преосвященный!

— Дай команду, отец Макарий!

Бухнулись враз на колени за благословением.

Оттаял на миг душой отец Макарий — сам к иереям подошел, с коленей поднял. Не все, выходит, как благочинный — в кусты?