Белый Бурхан

Панчен Ринпоче собирался в дальнюю дорогу и думал, что ему взять с собой. Золото? Его немного. Стихи и молитвы, прославляющие Шамбалу? Да, пожалуй. Изображение Майтрейи? Непременно.

Его вызвались сопровождать два верных человека — Луузан и Чойир. Третьим мог быть брат Геше Ринпоче, но он отказался.

Ламы ждут. У них все готово — еда, оружие, транспорт, охрана.

Сейчас он выйдет к ним, поклонится священному месту, бывшему для него колыбелью, а теперь становящемуся гробницей его прошлого, его планов и его надежд… Его никто не будет провожать из Таши-Лумпо и этот его приказ будет выполнен в точности: далай-лама должен узнать об уходе таши-ламы из Тибета, когда он станет недосягаем для Поталы![219]

Он вышел. Раньше его встречали и провожали по-другому: все ламы стояли в высоких пурпурных тиарах на крышах домов с гигантскими трубами в руках, сверху сыпался дождь из красных и желтых лепестков шиповника, красивая девушка шла навстречу и несла на золотом подносе красный сосуд со священным молоком яка. Только высокие ламы имели право пить это молоко, разбавив его наполовину водой от тающего ледника — молоком мифической львицы…

Теперь пусто на крышах, нет громового рева труб, не сыплется священный дождь и не подоена священная львица. Даже культовые цвета одежд лам-провожающих и лам-попутчиков прикрыты серыми плащами безымянности. Легкий снежок кружится в воздухе. Он только упреждает людей, что скоро, через месяц, наступит зима. Рано еще кружиться в воздухе этому робкому снежку! Но в горах и пустынях своя погода: среди зимы лето и среди лета зима…

Панчен Ринпоче сел в возок, кивнул. Один из лам легонько шевельнул вожжами. Хорошие кони легко и весело покатили возок Путь таши-ламы — на север, туда, откуда должна была прийти заря новой эры счастья и справедливости, но она так и не занялась во все небо, а только мелькнула легко погашенным огоньком… Майтрейя рано опустил ноги на землю на его танках, а Ригден-Джапо поторопился взять в руки карающий меч справедливости!..

Теперь уже другой таши-лама назначит срок и повторит пророчество о Шамбале и Майтрейе, перестроив его слова в нужном ему порядке, но основной смысл и текст останутся прежними:

«Из священного царства будет срок указан, когда расстелить ковер ожидания Знаками Семи Звезд откроются Священные Врата И Огнем будут явлены мною Посланные к вам…

Найдите ум и твердость встретить Назначенное, когда в названном мной году появятся Вестники воинов Шамбалы! Найдите ум и сердце встретить их и принять на себя новую славу Мои Знаки Молнии укажут вам Праведный Путь!»

Лошади шли хорошо, и постепенно укладывались мысли, как каменные скрижали древних текстов в их вечных кладовых — тяжело и плотно. Он сделал все, что мог, и совесть его чиста перед землей и небом!

Ом почувствовал погоню раньше, чем ламы, сопровождающие его в этой последней поездке, и ховраки, охраняющие его от тангутов и голаков, услышали цокот поспешных копыт и увидели головы всадников, вынырнувшие из-за изломанной холмами линии горизонта.

— Нас нагоняют стражники Поталы, — шепнул Луузан, — нам некуда будет спрятаться от них, таши-лама! Панчен Ринпоче кивнул:

— Они не посмеют приблизиться к нам!

Да, они не посмеют приблизиться. И, значит, не смогут нагнать — их кони устали и не могут тягаться по выносливости с конями таши-ламы, которых он не заставлял выбиваться из сил. И уже близка ночь, а ночью нельзя тревожить покой земли и неба лишними шумами и криками, тем более тревожить одного из живых богов!

Заметно холодало, и это тоже устраивало таши-ламу. Скоро будет безымянное озеро, на берегу которого можно стать на ночлег и возжечь костры для тепла и света. Стражники Поталы тоже остановят бег своих коней и осветят холодную ночь своими кострами. И так будет продолжаться много раз, если не вмешается чудо.

Блеснуло серебряным зеркалом озеро, разлившееся широко и вольготно. Два дерева, скорбно наклоненные к югу под напором северных ветров, недвижны. Значит, к ночи мороз усилится — тишина всегда коварна для одних стихий природы и благостна для других. Сегодня эти стихии благоволят, видимо, Панчену Ринпоче и коварно неблагосклонны к порыву Тубданя Джямцо…

Возок остановился, спешились ховраки охраны, зазвенели пилы и топоры. Не успело солнце упасть в щетку дальнего северо-западного леса, за которым лежал и ждал таши-ламу его дальнейший скорбный путь в неизвестность, как берег озера стал обжитым, разбуженным от тишины и лишенным многолетнего уединения.

— Ваши покои готовы, бодисатва! — доложил лама Чойир, склонившись в необязательном поклоне.