Белый Бурхан

Шонкор не договорил: сильный приступ кашля потряс его маленькое тело, хлынула кровь изо рта, которую Адучи, бросившийся к нему, вытирал трясущейся ладонью, бормоча растерянно:

— Потерпи, Шонкор… Выплюни, что тебе мешает…

Мальчик задыхался, синел прямо на глазах, и старик ничего не мог поделать.

Потом Шонкор тихо лежал на земле, глаза его были широко распахнуты, в них отражалось небо. У Адучи не хватило сил поднять руку, чтобы закрыть его глаза. Пусть они впитают в себя небо, которое больше никогда не увидят…

Глава четвертая ДОЛГИЕ НОЧИ ОИНЧЫ

Учур возвращался домой вполне удовлетворенный. Этот глупый пастух, хоть он там и какой-то родственник Барагаа, сам завязал крепкий узелок между собой и камом! Умрет сын — на поминки позовет; после похорон — обязательная перекочевка на новое место, подальше от беды, опять не без камлания; на новом месте снова камлать придется — стоянку освящать… В старину, говорят, камы сами вместе с пастухами кочевали, всегда под рукой были! Сейчас не то уже, поумнели многие — камов с собой не возят… Может, отец потому и бубен свой бросил, что простаков в горах и долинах поубавилось? Нет, у него какие-то свои причины были, хоть и не говорит о них, скрывает…

Седловина перевала. Отсюда и становище Яшканчи видно, если повернуть коня. А только-зачем? Учур свое дело сделал, теперь он лишний, пока мальчишка кровью кашляет!

Нарушил Яшканчи обычай — не проводил кама до половины дороги, с гостями не захотел расстаться, сына бросить… Ладно, Учур не злопамятный, Учур может и простить его, если он и впредь будет таким же щедрым! Не только араки на дорогу дал целый тажуур, конины, но и половину бараньей туши не пожалел! К такому человеку можно и каждую неделю ездить…

Солнце падало в долину медленно и будет светить Учуру до самого конца пути, пока он не бросит повод Барагаа. Может, родила уже без него? Хорошо бы, самому возни меньше! А то — соседей зови, угощенье готовь… Если и позовет кого Учур, то одного Дельмека с женой… Одни дела вместе делают, можно и поделиться! Да и отец теперь может в гости приезжать… Все есть у Учура — и мясо и арака! Вот тебе и леса Толубая, вот тебе и гора Уженю… Зачем они? Учур и без советов горного духа проживет, и без советов отца со своими делами управится!

Был знаменитый кам Челапан, был известный кам Оинчы, теперь время Учуру становиться на их место! Вот и аил. Что-то не видно Барагаа у входа! Конь сам остановился, застриг ушами, принюхиваясь. Что это он? Учур скатился с седла, нырнул в аил. Уфф! Жива Барагаа! И ребенок рядом с ней лежит. Кто же принял его, кто пуповину перерезал?

Сдернул деревянную крышку с котла — пусто. И очаг еле-еле дымит… Хорошо же его жена встречает!

— Эй, женщина! Кто у нас был?

— Чейне… — слабо отозвалась Барагаа с орына. — Потом Ыныбас заехал за ней…

Учур так и сел. Вот это новости! Не хотел отец свою молодую жену отпускать, а она — тут. И стоило только ей появиться, как и дядя-орус тут!

— Вместе уехали?

— Вместе.

— Давно?

— Еще утром.

Э-э-э… Теперь не догонишь, не вернешь!

Учур недоуменно посмотрел на свои руки: правая, левая. С одной стороны — удачу за узду схватил, а с другой — потерял Чейне, выходит?.. А вместе с ней и все богатства отца, которые теперь, конечно же, достанутся Ыныбасу, если отец умрет! По закону гор достанутся…

Чейне любила свои горы, реки, леса, долины. И еще она любила свободу, которой, выйдя замуж за старого кама Оинчы, пользовалась вольготнее, чем у отца. Муж ни в чем не мешал ей, не приставал лишний раз со своими немощными ласками, а она, в свою очередь, старалась никак и ничем ему не досаждать. Ухаживала за мужем, как за отцом, и спала по большей части там, где спят в доме родителей девушки: у очага. Чейне знала, что Оинчы скоро умрет, и она по обычаю гор станет женой красивого и молодого брата мужа. Ыныбас ей нравился, и она каждую встречу ждала, что он предложит сам разделить с ней ложе и стать его женой раньше, чем умрет Оинчы, но он не делал этого. А у нее вряд ли хватило бы сил ему сопротивляться…

Когда Ыныбас появился в аиле Учура, она обрадовалась. Сын мужа был нахален, и останься Чейне ночевать у Барагаа, он не упустил бы случая среди ночи овладеть ею. Потому она и вызвалась проводить Ыныбаса сама до аила мужа, хотя не имела права не только предлагать свои услуги, но и вообще говорить с ним о чем-либо! Но страх перед грубыми руками Учура оказался для Чейне сильнее стыда и обычаев…

Солнце светило им в спины, и потому две тени верховых шли впереди коней. И Чейне казалось иногда, что не они с Ыныбасом подъезжали к раскаленным солнечным утренним огнем горам, а сами горы сказочными жеребцами взметываются в небо от серой узкой тропы. И, если прищуриться как следует, можно заметить и очертания сказочных богатырей, которых в душе у каждого алтайца живет больше, чем мышей в его аиле!