Белый Бурхан

Оинчы отошел быстро; стоило только Чейне надеть новый чегедек и ласково улыбнуться мужу. Все подозрения отлетели, как мухи от удара конского хвоста по крупу. Да и Ыныбас не выглядел влюбленным или одаренным женской лаской: был хмур, озабочен и не скрывал от брата, что торопится по своим делам, а в попутчики к его жене угодил случайно. В тот же вечер он уехал, чтобы вернуться дней через десять. И Чейне не обрадовалась и не опечалилась такому его решению — был Ыныбас, нет Ыныбаса, мужские дела не для женского ума!

А вот новый чегедек[121] у Чейне был по-настоящему хорош: из синего плиса, отороченный лентами, на груди расшит серебряными и стеклянными шариками, связками бус и драгоценными белыми ракушками, похожими на змеиные пасти. Один раз всего и видел Оинчы ее в этом наряде — берегла свой чегедек жена, боялась, наверное, что муж другого не справит. Наивная дурочка! Разве ее муж стал нищим, если бросил камлать?

— Ты носи его поверх шубы, — сказал Оинчы с теплой улыбкой. — Всегда носи!

— Я умею шить, — смутилась та. — Но у меня нет материала для этого, ниток, бус, украшений…

— Будут, Чейне! — пообещал Оинчы. — Все у тебя теперь будет!

В глазах женщины промелькнул испуг. Не к добру, если муж разрешает праздничную одежду носить каждый день и для новых таких же уборов собирается ворох всего накупить! Или не нравится ему этот ее наряд — слишком яркий, или сердится на что-то… Может, к своему молодому брату ревнует ее? Но у них же ничего не было! Хотя… Чейне почувствовала, как вспыхнули щеки. Она потерла их ладонями, отвернулась, чтобы муж не заметил.

Вообще-то перемены с мужем начались еще вчера, когда он от Учура приехал. Обычно молчаливый и сумрачный, все вечера сидящий с погасшей трубкой у очага, Оинчы вдруг точно увидел ее заново-в грязной шубе, с нечесаными волосами, равнодушную и злую, вздохнул, отвел глаза в сторону: Барагаа родить должна, надо тебе съездить к ней, помочь… Учур — пьяный, какой толк от него?.. Можешь и ночевать остаться — мало ли когда женщине время родить придет… Да приберись — не позорь меня перед сыном и снохой!

Ни к кому в гости он ее и днем не отпускал, даже к отцу, а тут… Что случилось с мужем, почему вдруг таким добрым стал? Может, с коня упал и головой о камень ударился?

— Много сошьешь себе теперь чегедеков, жена! Столько, сколько сама захочешь! И шубы себе новые заведешь, и рубашки шелковые, и собольи шапки… Я хочу, чтобы моя жена наряднее всех была, чтобы у нее много красивых вещей было!

— Мне не надо много нарядов! — не выдержала Чейне. — Куда мне в них ходить, кому показывать?

Оинчы усмехнулся, махнул рукой: нет такой жены, которой не надо много нарядов! Мужчина годами может обходиться тем, что у него есть. Женщина нужны обновления… Пусть уж лучше свои тряпки обновляет, чем жизнь, судьбу, интересы и привязанности! Да и от соседей неудобно: своими ушами слышал разговоры о том, что, бросив камлать, Оинчы не только голодом сидит, мясо и молоко у соседей покупает, но и на новый чегедек и новую шубу молодой жене не скопил… Вот и надо людям рты заткнуть!

Правда, Чейне догадывалась, что ее муж богат. Но и она не знала, как богат Оинчы! Богаче многих зайсанов и купцов-чуйцев! И если бы только захотел, уже завтра владел тысячными стадами и табунами скота!..

Один только этот бродяга, которого он нашел на дороге мертвым, подарил каму Оинчы пояс, где было больше фунта золотого песка! Если бы лодырь Учур поднял тогда свой окаменевший зад от кошмы и проехал с ним хотя бы до поворота дороги, выслушал отца и понял его просьбу, находку они могли бы поделить пополам…

Не брось он свой бубен, не стал бы Оинчы просить сына об одолжении, да только нельзя ему теперь самому в леса Толубая идти и ехать — вся нечисть прилепится, в спину толкать будет, чтобы в болоте утонул… Когда кам к Эрлику уходит сквозь землю — одно дело, а когда он сам бубен бросает, чтобы дорогу в подземное царство грозного бога забыть — совсем другое[122]… А Учур кам, ему можно безбоязненно идти в любое запретное для простых людей место!.. Э-эй, что теперь обо всем этом говорить! И сам Учура не попросил, и Учур его не понял — пьяный был…

А теперь вот новая беда — Ыныбас, которого надо в узде еще крепче держать, чтобы не вздумал разорить Оинчы. Раньше эта сопливая девчонка Шина на нем висела, теперь сам Техтиек повис… С Техтиеком, ладно, разобраться можно через бурханов, а вот с Шиной… Ведь он, этот вонючий барсук, до сих пор со своей девки глаз не спускает! И не скрывает, даже ему, старшему брату, об этом открыто говорит!.. А разве для того Оинчы копил свои богатства, чтобы отдать их в чужие руки, неизвестно кому? Ведь у той Шины близких и дальних родных, что деревьев в лесу, и у всех детей, что листьев на этих деревьях! Все разнесут, и еще многим не хватит… А ведь Чейне Оинчы не столько для себя, сколько для Ыныбаса покупал, и потому обязан дождаться младший брат его смерти, чтобы всем его имуществом по закону владеть и всю жизнь быть ему благодарным!..