Белый Бурхан

- Все это так. Но ваши слова не объясняют случившийся парадокс: к вам в дом приходит совершеннейший дикарь, какое-то время живет у вас, обучается врачеванию и русской грамоте, отказывается принять крещение, а вскоре обнаруживается, что он и не дикарь вовсе, а убежденный революционер! Согласитесь, что этот парадокс надо как-то объяснить, чтобы, обвиняя дикаря Дельмека, оправдать вас, его духовного и культурного наставника!

Федор Васильевич откровенно рассмеялся:

- А вы знаете, господин ротмистр, ваша напористость мне импонирует, хотя она и прямолинейна, как рельс! В самом деле парадокс: пришел дикарь, а. вышел - революционер!.. Все просто, ясно, и ответ напрашивается сам по себе: в доме, куда он вошел, дикаря сделали революционером и выпустили через эту вот дверь крушить устои империи! Логично, не спорю... Но есть два дополнительных вопроса, также не вступающих в конфликт с логикой!

- Какие же? - усмехнулся Маландин. - Любопытно послушать!

- Первый: а дикарь ли пришел в этот дом? Второй: а революционер ли из него вышел? Вы можете на них ответить, господин ротмистр, с исчерпывающей точностью?

Маландин сдержанно рассмеялся и вернулся на свой табурет.

- Это же очевидно!

- Кому - очевидно? Вам? Вы для меня не авторитет! Священнику? Он этого Дельмека и в глаза не видел!. Нет у вас доказательств, господин ротмистр, что Дельмек кого-то там, в долине, убил!.. Там была драка сыновей купца с инородцами. И кто эту драку спровоцировал - надо еще выяснить!

Ротмистр Маландин обескураженно молчал. В его распоряжении, действительно, не было серьезных доказательств вины Дельмека и тем более вины доктора. Один-единственный документ - донос покойного священника Широкова - потерял свое значение из-за давности и вздорности обвинений. Свидетельские показания- арестованных кержаков были противоречивы... Вот если бы этот Дельмек объявился, а доктор Гладышев дал ему укрытие!

- Мы, русские,-говорил между тем доктор торопливо и взволнованно, - с завидным упрямством следуем догматам наших пастырей! Если священнослужители всех людей иного вероисповедания относят к безусловным идолопоклонникам и нехристям, то мы, конечно же, с высот нашей сомнительной культуры - к дикарям!.. Но ведь есть что-то, цементирующее нацию! Тысячи лет здешние инородцы жили без христианства и нашей культуры - и ничего с ними не случилось! И вот пришли мы, чтобы их спасать. От чего, собственно? От мрака невежества и от влияния ложных богов? А кто сказал, что они - невежественны и их боги чем-то хуже наших? Почему мы не идем спасать греков, китайцев, турок?.. Уж не потому ли, что знаем, наверное, что из этого ничего не выйдет? Они сумеют защитить себя от нашей религии и нашей культуры!.. А орду Алтая нам непременно надо спасать, потому только, что она защитить себя от нас не может! Но существует, господа, такой фактор, как самосознание народа... Пусть оно и проявляется в каких-то необычных для нас формах!.. Но ведь оно - проявляется! Бурханизм возник не на пустом месте и был поддержан алтайцами только потому, что оказался им ближе, чем православие и наша с вами культура!.. Вот где эарыта собака.

- Что же вы предлагаете? - нахмурился Маландин еще больше. - Выселить всех русских из Алтая и отдать его инородцам?

- Я предлагаю не с позиций великорусского шовинизма смотреть на события, происходящие в гуще алтайского народа, а попытаться их понять, вникнуть в их глубинную суть и искать выход из создавшегося положения не в нагайке и православном кресте, а во взаимопонимании!.. Впрочем, это, госпадин ротмистр, тоже не входит в вашу прерогативу?

А ночью объявился Дельмек. Его нашла за поленницей Галина Петровна, где он хоронился до утра, и немедленно привела в дом, хотя весь разговор мужа с жандармом и попом слышала и отлично понимала, что ротмистр Маландин совеем не шутил...

Дельмек был ранен в ногу и голову, почти истек кровью, тяжело и смрадно дышал.

Федор Васильевич осмотрел его, сделал перевязку, спросил мрачно:

- А кто вынул пули и так старательно расковырял тебя?

- Сам вынул. Ножом.

- Без наркоза?

- Две чашки кабак-араки пил.

- Ну, брат, и нервы у тебя! Чего возился-то так долго в своих горах? Почему сразу ко мне не приехал?

- Дел было много. Людей надо было спасать.

- Какие дела, гнилая башка?

Дельмек блаженно улыбнулся и закрыл глаза: наконец-то и доктор научился ругаться по-алтайски! Но скоро улыбка на его губах стала вымученной, прервалось дыхание, еле-еле прощупывался пульс.

- Шок. Камфару! - закричал доктор. - Грелки на ноги! Нож!

Он сорвал повязки и снова осмотрел раны. Выковыривая пули, застрявшие в мягких тканях, Дельмек внес инфекцию. Надо было заново и довольно тщательно все обработать, осмотреть ушибы, за которыми могут маскироваться и более серьезные повреждения... Только к утру щеки Дельмека порозовели, восстановилось дыхание и наполнился пульс.

- Теперь он вполне годен даже для виселицы! - мрачно пошутил Федор Васильевич и пошел мыть руки. - Но мы с тобой, Галя, этого не допустим. Хватит! Маландины уже и так хорошо поработали своей державной дубиной.