Белый Бурхан

- Россия - большая страна, - проскрипел тот, - ив ней, барон, непременно что-нибудь случается!

Обменявшись коротким взглядом с Плеве, Фредерикс пожал плечами коли раздельно докладывать, пусть будет раздельно... Проводив министра двора полупрезрительным взглядом, Победоносцев вяло поинтересовался:

- Сдвинулось наше с вами дело по бурханам, Вячеслав Константинович? Вы ведь его будете докладывать государю.

- Более того! - улыбнулся Плеве. - Я бы почел его совершенно поконченным, если бы не одно "но"...

Закончить фразу министр не успел - Фредерике торжественно объявил, что государь не возражает выслушать фон Плеве. Победоносцев резко отвернулся к окну - такого еще не случалось, чтобы поперек духовного император проложил дорогу суетному! Может, этот старый лис решил доложить только о Плеве, умолчав о нем, Победоносцеве?

Барон даже не смотрел в сторону обер-прокурора, делая вид, что занят собственными ногтями. Напрасно, милейший! Пока солнце взойдет, роса глаза выест!

"А может, простить Никандра Попова?-злорадно подумал Победоносцев. Пока солдатня Плеве будет себе у государя медали выпрашивать, я своему человеку звезду на рясу прикручу!"

-Прелюбопытно!-улыбнулся Николай Александрович, терпеливо дослушав доклад Плеве до конца. - И что же вы намереваетесь делать дальше с этими бурханами, Вячеслав Константинович?

- Главный из них будет взят на китайской территории в Урумчи, куда он сбежал, хан Ойрот окружен и заперт в горах... Далее мы намерены отдать суду присяжных всех виновных, особенно строго надобно судить Чалпанова как колдуна и возмутителя умов тамошних калмыков!4

Николай Александрович удивился:

- А что, разве в законах Российской Империи имеется подобная статья? И что же она гласит?

- Статья 938 "Уложения о наказаниях" предусматривает каторжные работы за колдовство или нечто ему подобное!

- Прелюбопытно.

Император был в своем любимом полковничьем мундире. И вообще он выглядел сегодня каким-то домашним, даже слегка неряшливым, не выспавшимся, что ли... Но Плеве знал, что это впечатление обманчиво и надо быть настороже. Император обладал способностью моментально вскипать гневом. Потому и надлежало говорить с ним утвердительно и убежденно, избегая по возможности междометий и сослагательного наклонения, не говоря уже о туманностях в рассуждениях, которые можно истолковать в каком угодно смысле.

- Я полагаю, Вячеслав Константинович, остальные виновники мятежа тоже будут вами словлены?

- Всенепременно!-вытянулся Плеве.

- Отчего же вы их не словили тотчас?

Вопрос показался Плеве опасным, тем более, что им с Лопухиным не был учтен. Очевидно, своим докладом они заинтересовали императора больше, чем сами того хотели.

- Горы, ваше императорское величество! Дикие места.

- Да, там горы,-кивнул Николай Александрович. - Я помню. Мне как-то писал об этом Булавас... А что по этому делу решает Константин Петрович? В таком бунте вы не могли не держаться у его руки... Впрочем, я у него про то сам как-нибудь спрошу.

Император прошел к столу, что-то написал на титуле, протянул бумаги Плеве:

- Как только словите всех бурханов, доложите мне об этом повторно, Вячеслав Константинович.

- Благодарю, ваше императорское величество! Непременно.

Плеве четко повернулся кругом и вышел, аккуратно, как величайшую драгоценность, прикрыв дверь императорского кабинета. Только здесь, в приемной, он позволил себе приоткрыть папку и взглянуть на высочайшую резолюцию. На титуле, поверх формулы предназначения, читалось одно-единственное слово, выписанное легко и свободно, хорошо читаемым почерком: "Прелюбопытно".

Поняв, что доклад министра внутренних дел может встревожить государя и явиться поводом, чтобы отложить каникулы, Победоносцев вернулся в карету, провожаемый недоуменным взглядом Фредерикса.

"И понесла меня нелегкая вчера в Андреевский собор! - мрачно думал Константин Петрович, ломая пальцы тонких рук, тронутых восковой старческой желтизной. - Уж лучше бы дома отлежался с грелкой на боку!.. Неспроста примета есть: послушаешь бесноватого Иоанна - три дня всякое дело из рук валиться будет. Так оно и есть..."

Рыкающий бас Иоанна Крондштадского до сих пор стоял в ушах Победоносцева, заставляя повторно испытывать то стыдливо-испуганное состояние души, что пришлось пережить там, под сводами уже два десятка лет знаменитого на весь Петербург собора:

- Вы, падшие в блевотину свою! Вы, мраком страстей и вожделений гнусных опутанные! Вы, тенями бродящие, а не скалою стоящие над мразью смертной! Снимите пелену с глаз своих бесовских и воззритесь, перестав быть слепцами, не вознесся Христос - на земле он! Зрит самолично и вершит суд свой на земле каждодневно, и казни его, готовящиеся исподволь, совершающиеся ныне в тайных казематах, и будущие казни, жаждущие греховных душ, страшнее огневых, серных и смрадных валов ада! Да вострепещет ваша душа, властолюбием и златолюбием испоганенная, ныне, присно и во веки веков!