Белый бушлат

Прибывали они во всех мыслимых стадиях опьянения, кто с подбитым глазом и проломленной головой, кое-кто с еще более опасными ножевыми ранами, полученными во время столкновений с португальскими солдатами. Те, кто остался невредим, были немедленно уложены на батарейную палубу между пушками, где они прохрапели весь остаток дня. Так как вернувшимся из увольнения матросам неизменно разрешают вести себя достаточно вольно, и это им отлично известно, иные из них пользуются этой привилегией и, когда сходят с трапа, высказывают свои взгляды офицерам с полной откровенностью, стараясь при этом возможно картиннее выписывать мыслете, дабы не возбудить ни малейших сомнений в интенсивности своей охмеленности и в том, что они пока что non compos[303]. И хотя притворяться пьяными имеют основание лишь немногие, отдельные личности можно было заподозрить в том, что они в этих случаях разыгрывают заученную роль. В самом деле, если судить по определенным признакам, некоторые матросы, даже когда они по-настоящему находятся во хмелю, ведут себя так, как они решили себя вести, еще не бравши ничего в рот; точно так, как иные люди, которые, перед тем как надышаться веселящим газом, тайно решают выкинуть какие-нибудь невероятные штуки, каковые выходки затем всецело приписываются действию газа, что снимает с притворщика всякую за них ответственность.

В течение нескольких дней, пока длилось увольнение, «Неверсинк» являл собою безотрадное зрелище. Он более походил на дом умалишенных, нежели на фрегат. На батарейной палубе слышны были звуки бешеных потасовок, крики и песни. Всех посетителей с берега не подпускали ближе, чем на кабельтов.

Сцены эти, однако, ничто по сравнению с тем, что происходило с американскими военными кораблями на других стоянках. Но от обычая привозить на корабль женщин теперь почти всюду отказались как в английском, так и в американском флоте, если только этот корабль под командой какого-нибудь распутного командира не оказывается у какого-нибудь экзотического порта, затерянного в Тихом или Индийском океане.

Британский линейный корабль «Ройял Джордж», который в 1782 году затонул, стоя на якоре на Спитхедском рейде, увлек с собой на дно морское триста английских женщин в числе той тысячи душ, которые погибли в то памятное утро.

Когда после буйств и драк, вызванных увольнением, наступило наконец похмелье, фрегат наш совершенно преобразился. Матросы выглядели бледными и изнуренными, ленивыми и сонными, и немало старых мореходцев, положив руку на брюхо, клялись флагштоком, что сейчас на «Неверсинке» больше сипа и хрипа услышишь из самых луженых глоток, чем шипа из котлов на камбузе.

Таковы прискорбные последствия внезапного и полного освобождения «людей» на корабле от тиранической дисциплины. Из этого явствует, что волю таким поначалу надлежит давать лишь в малых и умеренных количествах, пока они не научатся использовать ее себе впрок.

Разумеется, во время нашей стоянки в Рио офицеры часто съезжали на берег, чтоб поразвлечься и, как правило, вели себя вполне благопристойно. К сожалению, приходится сказать, что Шалый Джек так весело провел трое суток подряд в городе, что по возвращении на корабль вынужден был послать врачу свою визитную карточку, где в самой любезной форме просил его, когда он будет в кают-компании, заглянуть и к нему в каюту.

Но один из наших фельдшеров, молодой медик из хорошей, хоть и небогатой семьи, наверно, произвел самое сильное впечатление на многих идальго Рио-де-Жанейро. Он читал «Дон Кихота», однако эта книга, вместо того чтобы оказать на него благотворное действие и излечить от склонности подражать ее герою, подействовала как раз наоборот. И в самом деле, существуют натуры, в отношении душевных расстройств которых великое правило мистера Similia Similibus Curantur Ганемана [304] оказывается неверным, поскольку у них подобное не вылечивает подобного, а только усугубляет его. Хотя, с другой стороны, психический недуг у этих лиц столь упорен, что и обратное положение contraria contraribus curantur[305] часто оказывается в их случае недействительным.

В жаркий тропический день этому фельдшеру вздумалось съехать на берег в синем суконном офицерском плаще, который он удалым испанским жестом набросил на плечо. К полудню потоотделение у него было весьма обильным, но плащ его привлекал все взоры, и это доставляло ему безграничное наслаждение. Впрочем, то обстоятельство, что колени у него были вывернуты внутрь и одной ногой он судорожно подергивал, весьма вредило эффекту его романтического плаща, который, кстати сказать, был несколько засален спереди в месте соприкосновения с его подбородком и порядочно измызган по причине использования его в качестве одеяла на широте мыса Горн.