К заходу солнца океан забил белыми копытами, пришпоренный своим суматошным наездником, сильным порывом с оста; и, трижды крикнув ура с палуб, реев и марсов, мы на всех парусах пустились в погоню за святым Георгием и Дионисием.
Но догнать куда труднее, чем перегнать; спустилась ночь, а мы все еще были в арьергарде, как та лодочка, что по преданию в последнюю минуту устремилась вслед за Ноевым ковчегом.
Ночь была туманная и облачная, и хотя первое время наши впередсмотрящие и могли смутно различать преследуемых, однако под конец видимость так испортилась, что ничьего рангоута уже нельзя было разглядеть. Но самое обидное было то, что, когда мы в последний раз смогли это сделать, француз был у нас на наветренной скуле, а англичанин продолжал доблестно идти в авангарде.
Бриз все свежел и свежел, так что даже под грот-бом-брамселем мы стрелою неслись по желтоватому океану светящейся пены. Белый Бушлат был тогда у себя на марсе; замечательно было смотреть сверху, как наш черный корпус широким носом бьет, подобно тарану, взбитые валы!
— С таким бризом мы их обязательно обставим, Джек, — обратился я к нашему славному марсовому старшине.
— Не забудьте, что тот же бриз дует и Джону Буллю, — заметил Джек, который, будучи британцем, быть может, оказывал предпочтение англичанину, а не «Неверсинку».
— Но с каким грохотом несемся мы по волнам! — воскликнул Джек, посмотрев через поручень марса. Тут он протянул руку и продекламировал: