Белый бушлат

Но хоть боковые галереи и кормовые балконы на военных кораблях отошли в вечность, руслени еще существуют, и лучшего убежища не выдумать. Огромные блоки и талрепы, образующие пьедесталы вант, делят руслени на целый ряд маленьких часовенок, альковов, ниш и алтарей, где вы можете лениво развалиться за пределами корабля, хоть вы его и не покидаете. Впрочем, в нашем военно-морском мире на такое славное местечко находится и без вас немало охотников. Часто, когда я уютно пристраивался в один из этих маленьких альковов, всматриваясь в горизонт и мечтая, скажем, о Китае, меня выводил из оцепенения какой-нибудь артиллерийский унтер, только что выкрасивший кучу фитильных кадок и желающий выставить их на просушку.

А иногда через фальшборт на руслень перелезал один из мастеров татуировки, а следом за ним и его жертвы. Тут на свет божий появлялась обнаженная рука или нога и прямо у меня на глазах начиналась малоприятная процедура наколки; или же в мое уединение врывалась целая лавина матросни с чемоданами или кисами и кучами старых брюк, которые они собирались чинить, и, образовав кружок рукоделья, выживали меня своей болтовней.

Но как-то раз — дело было в воскресенье после обеда — я приятно отдыхал в особенно тенистой и уединенной нише между двумя талрепами, когда услышал тихую мольбу. Взглянув в узкий промежуток между тросами, я увидел пожилого матроса, стоявшего на коленях. Он обратил лицо свое к морю, закрыл глаза и был погружен в молитву. Осторожно поднявшись, я постарался бесшумно пробраться сквозь порт и предоставил почтенному богомольцу спокойно молиться дальше.

Матрос этот был приписан к одному из запасных якорей, это был строгий баптист. Все соседи его знали, что он постоянно совершает свои уединенные молебствия на руслене. Мне он напомнил святого Антония [419], удалявшегося молиться в пустыню.

Человек этот был командиром правого погонного орудия, одного из двух длинноствольных двадцатичетырехфунтовиков на баке. Во время боя командовать этим железным Талабой Разрушителем [420] выпало бы на его долю. В его обязанности входило бы как следует навести его, убедиться, что оно исправно заряжено, что картечь с оболочкой как следует дослана, а также протравить картуз, взять прицел и приказать фитильному приложить огонь, высвободив тем самым из дула адские силы, несущие огонь и смерть.

Так вот, этот командир погонного орудия был прямой, искренний, смиренно-верующий старик и, будучи командиром пушки, лишь зарабатывал себе на хлеб, но как мог он руками, вымазанными в порохе, преломить в высшей степени мирный и покаянный хлеб Тайной вечери? Хотя на берегу он, видимо, не раз принимал участие в том священном таинстве. То, что оно не производится на военном корабле, хотя на корабле есть капелланы, которые могли бы свершить его, и по крайней мере несколько причастников, готовых принять в нем участие, диктуется, видимо, достойным всяческой похвалы сознанием его неуместности.

Увы! Самая совершенная праведность в нашем военно-морском мире оказывается в конце концов лишь неосуществленным идеалом. И теми максимами, которые мы в надежде, что воцарится золотой век, деловито внушаем язычникам, сами мы, христиане, пренебрегаем. Весь строй современного общества так явно несовместим с практическим приятием христианской кротости, что невольно напрашивается мысль: хотя благословенный наш Спаситель был полон небесной мудрости, Евангелию его все же недостает мудрости мирской — не хватает ему должной оценки нужд народных, требующих по временам кровавых побоищ и войн; недостает оценки важности общественного положения, титула и денег. Но все это лишь говорит о божественной природе Иисуса, поскольку Бёрнет [421] и наилучшие богословы утверждают, что она была не чисто человеческой — не такой, как у обыкновенного мирского человека.

LXXVII Лазарет на военном корабле

После того как мы дошли с хорошим, стойким ветром до экватора, наступил штиль, и мы простояли три дня, как зачарованные, на одном и том же месте. Корабль у нас был, без сомнения, в высшей степени мощный — пятьсот человек команды, коммодор, командир корабля, а им в поддержку длинные батареи тридцатидвух- и двадцатичетырехфунтовок; однако, несмотря на все это, мы стояли на месте и покачивались, беспомощные, как младенец в люльке. Будь это шторм, а не штиль, с каким восторгом зарылись бы мы в волны нашим доблестным бушпритом, словно нацеленной пикой. Но как бывает и с людьми, этот спокойный, пассивный враг — не сопротивляющийся и вместе с тем неодолимый — так и остался непобежденным.

В течение трех дней жара стояла нестерпимая. Солнце растопило смолу в пазах, во всю длину фрегата были натянуты тенты; палубы все время опрыскивали водой. В это время произошло печальное, хоть и не слишком необычное на корабле событие. Но для того, чтобы подготовить читателя к его изложению, необходимо рассказать, что представляет собой судовой лазарет.