Белый бушлат

Следует присовокупить к этому, что труд наших парикмахеров значительно облегчается тем, что многие моряки считали модным носить большие бакенбарды, так что в большинстве случаев единственные участки лица, требующие оголения, были верхняя губа и подступы к подбородку. Так было более или менее принято в течение всего трехлетнего плавания, но за несколько дней до того как мы обошли мыс Горн, многие матросы удвоили свои заботы по отращиванию бород к возвращению на родину. Там они готовились произвести немалое впечатление огромными и роскошными возвратницами — так они называли буйную растительность, возникшую у них на подбородке. Особенно усердствовали по этой части пожилые матросы, включая старую гвардию морских гренадеров с бака и черных как трубочисты артиллерийских унтер-офицеров и командиров плутонгов, красовавшихся с весьма почтенными бородами исключительной длины и белизны, напоминавшими длинные лишайники, свешивающиеся с ветвей какого-нибудь древнего дуба. Особенно отличался бородой своей старый Ашант — прекрасный образец шестидесятилетнего моряка. Она у него была седая и сивая, картинно расходящаяся веером, впрочем, иной раз склеенная и спутанная от смолы. Этот Ашант, какая бы ни была погода, всегда был готов выполнить свои обязанности и бесстрашно взбирался в шторм на фока-рей, причем длинная борода его развевалась при этом, как у Нептуна. На широте мыса Горн борода эта казалась бородой мельника, ибо была вся присыпана инеем; иной раз в бледные, холодные патагонские лунные ночи она сверкала множеством кристаллов льда. Но хотя он проявлял бурную жизнедеятельность, когда налетал шквал, в обычное время, если от него не требовалось стремительных движений, это был замечательно спокойный, сдержанный, молчаливый и величественный старик, сторонящийся бурного веселья и никогда не принимавший участия в шумных забавах команды. Он решительно противопоставлял свою бороду их ребячливым шалостям, а порой даже разражался тирадой против суетности подобных затей. Иной раз он пускался в философические беседы со своими товарищами, стариками, приписанными к запасным якорям, а также с легкомысленными обитателями фор-марса и парнишками с крюйс-марса, у которых всегда был ветер в голове.

Впрочем, пренебрегать его философией не следовало: в ней было много мудрости. Ибо этот Ашант был старик, наделенный изрядным природным умом, повидавший почти весь земноводный шар, способный рассуждать о цивилизованном человеке и о дикаре, о язычнике и об иудее, о христианине и о мусульманине. Долгие ночные вахты, которые приходится выстаивать матросам, в высшей степени способствуют развитию у всякого серьезного человека мыслительных способностей, сколь бы скромного происхождения он ни был и сколь бы несовершенно ни было его образование. Посудите же сами, что могло дать этому славному мореходцу полувековое выстаивание вахт. Это был своего рода морской Сократ, изливавший, цитируя сладостного Спенсера [441], «с последней мудростью остатки жизни». Я никогда не мог взглянуть на него и на его достопочтенную бороду без того, чтобы мысленно не даровать ему того титула, которым Персий [442] величал бессмертного мудреца, испившего цикуты [443]: Magister Barbatus — Бородатый учитель.

Немало матросов приложило великие усилия, ухаживая за своей шевелюрой, которую франтоватые молодые люди из кормовой команды отпустили до плеч, словно завитые кавалеры [444] Карла I. Многие матросы с естественно вьющимися, как усики лозы, волосами гордились тем, что они называли любовным завитком, — курчавыми прядками волос на висках у самого уха. Мода эта, свойственная одним матросам, возникла, видимо, для того, чтобы восполнить пробел, возникший, когда исчезла Роднеевская косица, которую носили лет пятьдесят назад.

Другая часть команды старательно отращивала кто длинные прямые пряди à la Виннебаго [445], кто — пучки волос морковного цвета, кто щетину неопределенно песочной окраски. Желая обрести изрядную копну волос на голове, они отращивали свою морковную растительность, не обращая внимания на насмешки. Выглядели они истинными гуннами и скандинавами; одного из них, молодого парня из Северо-Восточных штатов, обладателя незавидной бамбуковой заросли желтого цвета на голове, прозвали даже Дикарем Петером [446], ибо можно было подумать, что его, как дикого кота, поймали где-то в сосновых лесах штата Мэн. Но имелось множество роскошных волнистых шевелюр, которые можно было противопоставить плачевному зрелищу головы Питера [447].

Со всеми этими пышными бакенбардами и почтенными бородами всех разновидностей и фасонов (начиная от бород à la Карл V и Аврелиан [448] и кончая бородами козлиными и клинышками), а также копнами волос команда наша выглядела компанией гривастых королей меровингов [449], перемешанной с дикими ломбардцами, или лангобардами [450], получившими свое наименование от длинных бород.

LXXXV Великое истребление бород