Белый бушлат

Если мы обратимся к ранним образцам морской прозы в Соединенных Штатах, например к романам Фенимора Купера 1820-х годов, то увидим, что одним из важнейших элементов их эстетики является идеализация и героизация морской жизни и «морского характера». Недаром Купер выводил морскую жизнь за рамки современной американской социальной действительности, перенося действие в далекое прошлое или в отдаленные экзотические части земного шара. Но главное даже не в этом, а в том, что Купер концентрировал внимание на естественном окружении человека, на его героической борьбе со стихиями и с врагами родины. Повседневная жизнь моряков, их быт, трудовая деятельность, социальные взаимоотношения на корабле — все это в раннеромантическом варианте морского романа полностью отсутствует.

В отличие от Купера и его подражателей Дана утверждал, что жизнь моряка ни в коей мере не может быть воплощением идеала. С его точки зрения, наиболее важными элементами корабельной действительности, составляющими подлинную жизнь матросов, являются именно те подробности повседневной службы, которыми столь откровенно и очевидно пренебрегали американские маринисты 20-х годов, а вовсе не поражающие воображение подвиги, совершаемые в схватке с разбушевавшейся стихией или в военно-морских баталиях.

Из этого не следует, что Дана отрицал эстетические и героические аспекты морской жизни или стремился заменить поэтический пафос романтического повествования утомительным описанием скучных подробностей прозаических будней. Как это ни парадоксально, но Дана обнаруживает героизм и красоту в изнурительно однообразной жизни матроса, регламентированной морским уставом, разбитой на вахты, подчиненной корабельной дисциплине, в тяжелом и смертельно опасном труде. Писатель доказал своей книгой, что так называемые будни торговых кораблей представляют не меньше возможностей для романтического повествования, чем блистательные летописи военного флота или пиратские хроники.

Немаловажно было и то, что Дана утвердил критический взгляд на корабельную жизнь, уничтожив саму возможность преобразовывать ее в некий внесоциальный идеал. Многочисленные последователи Даны, описывавшие собственный опыт плавания на военных, торговых и пассажирских кораблях, поддержали его усилия. Изображение матросской жизни в их сочинениях сплошь и рядом перерастало в обличение флотских порядков. Буквально за несколько лет критическая тенденция, зарождение которой восходит даже не к «Двум годам…», а к американским морским рассказам середины 1830-х годов, сделалась доминирующей в сфере морского романа.

Общий поворот в литературной маринистике к подробностям и деталям матросской службы, к корабельному быту, к несправедливости и жестокости флотских порядков имел одним из своих последствий перелом в специфике эстетического интереса к морской стихии и почти полное исчезновение приключенческой фабулы, без которой не мыслился морской роман в раннюю пору его существования. Мелвилл, например, осознал это с полной отчетливостью. В 1847 г. он писал в рецензии на книгу Росса Брауна: «Много прекрасных вещей было сказано и спето о море еще с незапамятных времен. И было время, когда моряков считали чуть ли не водяными, а океан являл собой своеобразный театр, где разыгрывались сцены, чудесные и романтические. Однако в недавние годы было обнародовано столь много обычных подробностей, связанных с морской жизнью, что сегодня поэзия соленых волн явно идет на убыль»[531]. Существенно, что под «поэзией соленых волн» Мелвилл понимал не эстетику морской стихии вообще, а опирающийся на условные образы возвышенно-романтический пафос в изображении океана, противоречащий достоверным и точным, хоть и не лишенным поэтичности, описаниям Даны и его последователей. «Знакомство с книгой Даны, — продолжает Мелвилл, — в значительной степени ослабляет восторг, с каким мы читали байроновское вдохновенное „Обращение к океану“. А когда благородный поэт бредит относительно возложения рук на океанскую гриву (иными словами, хочет схватить рукой гребень волны), самый живой образ, возникающий перед нами, — это образ хилого пловца, который, нахлебавшись соленой воды, барахтается и задыхается в прибое возле Рокуэя»[532].

5

«Белый Бушлат» был написан в самом конце 40-х годов и как бы вобрал в себя основные достижения американской морской прозы этого десятилетия. Мелвилл широко использовал опыт своих ближайших предшественников, среди которых мы можем с полным основанием назвать Мерсье, Гэллопа, Лича и многих других. Но главное и особенное место среди книг, повлиявших в той или иной степени на Мелвилла в пору работы над «Белым Бушлатом», займет, конечно, повесть «Два года простым матросом».