Белый Дозор (под псевдонимом Алекс фон Готт)

Вышата терпеливо выждал, покуда его собеседник успокоится, и ответил. При этом васильковые глаза его полыхнули, словно две вспышки магниевого порошка. Лёша даже зажмурился от такой яркости.

– Фантасты – это люди, которые инстинктивно чувствуют то, что другим почувствовать не дано, мой милый Родимир. Если угодно, Средиземье и впрямь существует, и ты сейчас находишься на самой его границе, у врат перехода. Только название у нашей страны несколько иное, не такое, как в книге Толкиена.

– Как же она называется? – отдышавшись, спросил Лёша, которому было очень стыдно за проявленную несдержанность.

– Безвремéнье, – ответил Вышата. – Здесь не бывает лютой зимы, Родимир. Здесь всё иначе, всё гармонично, без резких переходов. Смотри во все глаза, ты никогда и нигде такого не увидишь. Идти нам еще сутки, так пусть это будут самые красивые сутки в твоей жизни. Смотри на мир Безвремéнья, и пусть душа твоя просыпается. Здесь для нее самое время сделать это.

– Но раз всё это серьезно, раз Средиземье – это Безвремéнье, то вы тогда... Гэндальф, что ли? И был Саурон, Исильдур, и было Кольцо, и хоббиты, и Роковая Гора и что, всё это... было?

– Да нет, конечно, – улыбнулся кудесник Вышата. – Если бы всё несчастье человечества заключалось в одном-единственном кольце, то, согласись, его и впрямь стоило бы отковать одному плохому парню, затем потерять его, чтобы потом хорошие парни расплавили его в потоках горящей лавы. Я беседовал с Толкиеном неединожды. Он был очень умен, этот британский профессор, но он был прежде всего гениальным писателем, а каждый писатель придумывает для своих героев свой собственный мир и населяет его всем, что взбредет в голову, хотя в случае с британцем я честно признаюсь: выдумал он не так уж много. Ему, как никому больше, было открыто подлинное знание. Ведь мы были друзьями, и я многое ему рассказал, кое-что он добавил от себя, вот и получилась эта замечательная книга.

– Вы про Гэндальфа мне не ответили. Вы были его прототипом? – Лёшины глаза жадно горели в преддверии ответа Вышаты, но тот лишь скромно пожал плечами и ничего не сказал...

2

Лес как-то сам собой закончился, остался позади, началась равнина. Аномальные чудеса всё продолжались, и касалось это, прежде всего, погоды и температуры воздуха. В это время в Якутии уже начинаются морозы, и притом нешуточные. «А ведь и тогда, – размышлял Лёша, полулежа в новом своем, удобном «паланкине», – в месте падения самолета вместо хорошего мороза градусов под двадцать, да с метелью, да с ветром, шёл, кажется, не то дождь, не то дождь со снегом. Следовательно, было сколько? Ноль? Плюс один? Глобальное потепление добралось и сюда? Быть такого не может. Но стоп, секундочку, что же тогда получается? Выходит, что влияние этого мира, мира Безвремéнья, простирается и в наш мир? То есть возле границ черной дыры там, в некоем радиусе от нее, в моем мире, аномально тепло? Занятно, занятно...» Удовлетворив самого себя подобным объяснением, он с восхищением осматривал невероятную, прекрасную картину, открывшуюся ему. Здесь, над равниной, ярко светило солнце, висевшее высоко над линией горизонта, будто приклеенное к одному месту, настолько неторопливо оно поднималось. Так светит оно за Полярным кругом, где день длится полгода, но в этих широтах и представить себе такое невозможно! И всё же Лёша верил своим глазам: равнина была щедро покрыта словно сталактитами причудливой формы, но, присмотревшись, он увидел, что это подернутые инеем... цветы! Да, да! Хрупкие, ломкие, они рассыпались под ногами ратников с хрустальным, нежным звоном. Восхитительно пахло морозным утром, и вскоре этот запах сменился на более густой, насыщенный запах луговой флоры. Изменилась и картина вокруг. Повсюду, куда только хватало дотянуться взгляду, простиралась зеленая, сочная трава, и отряд брел по колено в ней. Ветер доносил запахи смолы и меда. Впереди далекими, призрачными волнами синели горы.

– Пахнет летом, – заметил Алексей Боригневу, – и заметно теплеет.

– А скоро от воронки отойдем, так и вообще погода станет замечательная. Здесь всегда 25—27 градусов. Просто через воронку сюда проникает холод вечной якутской мерзлоты и наоборот, – объяснил Боригнев, и Лёша поздравил себя с правильной догадкой насчет температуры в момент крушения самолета. «Мозги – они или есть, или их нет», – подумал он и прыснул со смеху: вышло банально, заносчиво и глупо.

...Постепенно однообразие равнины начали сменять признаки близящегося царства камня, сосен и навечно причаливших к горным вершинам облаков. Отряд достиг подножия горного хребта. От Боригнева Лёша узнал, что горы эти называют здесь Мглистыми. И не мудрено: склоны были окутаны туманами, облака укрывали горы плотным слоем рождественской ваты, которой всегда так много в ящиках с хрупкими, елочными игрушками. Вышата никому не дал передышки. Без отдыха, без привала, отряд принялся штурмовать горы.