Белый флаг над Кефаллинией

— О каком сотрудничестве вы говорите, синьор обер-лейтенант?

Карл Риттер, чуть раскачиваясь на месте, слегка повернул голову в сторону своих солдат. В ночной тьме обступившие ворота лагеря фигуры стали еще темнее, чернее неба.

— Синьор капитан, — сказал Карл, снова вперив взгляд в лицо капитана, — вы можете быть спокойны, драки не будет. Я выполняю приказ своего командования, вы — своего. Не так ли?

Капитан кивнул в знак согласия, мысленно спрашивая себя: «К чему понадобилось разыгрывать эту дешевую сцену из любительского спектакля. Или здесь действительно сцена захолустного самодеятельного театра и оба они разыгрывают эту комедию, чтобы сохранить свой престиж в глазах солдат, в своих собственных глазах? Ведь мы оба, — подумал капитан, — отлично знаем, что произойдет через несколько минут. Или Карл тоже смущен, несмотря на то что он считает нас изменниками? Вопреки болезни, разъедающей его тело и мозг? Иди же где-то в забытом уголке его неуязвимого организма все-таки сохранилась капля здравого смысла?»

— Мне приказано обеспечить сдачу оружия, синьор капитан, вами лично и всей вашей батареей. А вами получен приказ командования не оказывать сопротивления.

— Какого командования? — спросил Альдо Пульизи, заранее зная, угадывая, что тот ответит.

— Вам это известно лучше, чем мне, — уверенно проговорил Карл Риттер. — Речь идет о штабе армии.

И, как бы невзначай, приподнял дуло автомата и направил в сторону капитана, склонив голову набок и окинув его беглым взглядом.

— Будьте любезны, сдайте пистолет, синьор капитан, и доведите приказ рейха до своих солдат, — сказал он.

— Послушайте, — начал было капеллан дон Марио. Карл Риттер направил дуло автомата на капеллана и описал им полукруг, в который вошли Джераче и все, кто стоял за спиной капитана. Одновременно он что-то крикнул в темноту — тени немецких солдат в выемке неба тотчас пришли в движение. Послышалось бряцание затворов, снимаемых с предохранителей.

— Разыграно как по нотам, — заметил Альдо Пульизи.

— Уверяю вас, мы вовсе не намерены разыгрывать спектакль, — улыбнулся обер-лейтенант.

— Понимаю, — устало ответил капитан. — Меня расстреляют, как полковника Отталеви?

— Я с ним не знаком, — сказал Карл Риттер.

Альдо Пульизи было все равно, что с ним будет. Собственная судьба его не тревожила: ему казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим, как будто его судьба была уже решена и он наблюдает за происходящим со стороны. Он отстегнул кобуру с пистолетом и бросил ее к ногам Карла Риттера; в его жесте не было презрения, была только усталость. Капитан обернулся: надо было послать кого-нибудь из офицеров, чтобы тот приказал сделать то же самое всему батальону — пусть сдают пушки, винтовки. Он увидел вокруг себя унылые, растерянные лица.

«Убиваетесь из-за этой нашей проклятой воинской чести? — хотелось ему крикнуть. — Но о какой чести может идти речь, если драпанул даже маршал Италии? Если удрал темной ночью, точно вор, укравший курицу, сам король?!»

«А вы, — хотелось ему крикнуть своим офицерам, — что бы сделали вы на моем месте? Ведь мы окружены. Вы что, не видите, что они нас окружили? Или считаете, что надо оказать сопротивление?»

Офицеры молча отстегивали ремни, бросали пистолеты на землю. Ему хотелось объяснить им, что он всего лишь выполняет приказ, полученный от штаба одиннадцатой армии, как совершенно правильно заметил Карл Риттер. Или они забыли о радиограмме генерала Воккьярелли?

Он оглянулся — посмотрел, не видно ли кого на батарее; надо же произнести перед солдатами несколько подобающих для такого случая слов. Но солдаты исчезли.

«Нам обещали, что мы вернемся на родину», — хотел он крикнуть обер-лейтенанту. Но, зная, что это ни к чему, промолчал.

Он улыбнулся. Молодой воин, снедаемый смертельным недугом, стоял перед ним с портупеей через плечо, с автоматом в руках, широко расставив ноги, нарядный, точно жених, в своем серо-зеленом мундире. На капитана Пульизи смотрел покоритель вселенной. Кто бы мог поверить, что всего за неделю до этого, в погожий солнечный день, этот «сверхчеловек» плавал наперегонки с голой девкой, как простой смертный?

Капитан спросил:

— А что будет после того, как мы сдадим оружие?

Карл ухмыльнулся.

— Не бойтесь, — ответил он. — Вернетесь в свой штаб, в Аргостолион.

Сколько сарказма было в этом совете не бояться! Но сейчас, преодолев замешательство первых минут, капитан оправился от волнения, почувствовал себя свободным как никогда. Что-то окончательно рухнуло за его плечами: с прошлым было покончено, навсегда покончено с военными мундирами, с соображениями о том, что допустимо и недопустимо, с заботами о престиже, с обязательствами по отношению к союзникам. Отныне, если, конечно, удастся уйти от автомата Карла Риттера, он будет сам решать, кто его союзник.

Вразброд, точно стадо овец, подошли к площадке артиллеристы. Подошли и колышащейся толпой сгрудились за спиной капитана; глаза их горели. В ночном воздухе распространился едкий запах пыли.

Немецкие солдаты приблизились. Карл Риттер выкрикнул:

— Итальянцам поднять руки вверх!