Белый голубь, чёрный слон

Дело идёт к тому, что этнографы сейчас подерутся – одна кричит, что последняя йойга поётся от лица утки, а вторая категорически не согласна: разве не понятно, что это текст жениха! Ко мне то и дело заходит Динин кот Свиллис. Замрёт в дверях и нагло смотрит. Не моргая. Это дико неприятно. Когда его называешь по имени, он щурится и немного трясётся. Потом уходит. Затем возвращается. Не ко мне, конечно, а к льняному поясу ручной работы. Ещё немного, и от него останутся жалкие лохмотья. Жалко, я так старалась.

Несмотря на то, что Свиллис ужасно наглый, я его понимаю. Я бы тоже бесилась, если бы кто-нибудь поселился рядом с родной когтеточкой. Пусть даже на два дня. Кстати, на озеро мы всё-таки едем, так как Дина и Свиллис послезавтра уезжают на кошачью выставку в Москву. Дина, конечно, предложила остаться, но мама поблагодарила и сказала, что нас как раз пригласили за город на целый день.

СПб, 19 сентября, 23:20

С утками вроде бы разобрались. Учёные мирно пьют цикорий и едят сдувшиеся плюшки. Свиллис кашляет – чуть не проглотил кисточку от пояса. Совсем не думает, что послезавтра ему надо быть в отличной форме.

«Медали получат лучшие», – говорил апатитный физрук перед финальным забегом. Или это алесинский завуч одиннадцатиклассникам сказала? Да, она. 1 сентября, на линейке. Всё перепуталось.

СПб, 20 сентября, 10:05

За завтраком мама призналась, что на озеро ехать не хочет, потому что эта поездка напомнит ей… Что она может напомнить, догадаться было нетрудно. Да, наверное, то, что случилось тринадцать лет назад, её ужасно испугало. Когда я спросила, было ли ей тогда страшно, она улыбнулась и покачала головой.

– Что ты! Нет, это было такое приключение. Я вообще тогда ни о чём плохом не думала. Всё было так легко и просто. На последнем курсе мы договорились, что дипломы отметим грандиозным походом. За год случилось много всего, но, несмотря ни на что, мы решили, что ничего отменять не будем. То есть я так решила, папа вообще-то был против, но потом согласился. Чувствовала я себя отлично, ни намёка на что-то тревожное.

Хм, папа в те времена был каким-то неправильным. Сейчас он совсем другой. Он же обязательно должен был сказать: Здоровье новое где купим? И почём? Странно. Может, тогда и изменился?

– А живот… – продолжала оправдываться мама. – А что живот? Огромным он не был, я его рюкзаком называла. У всех сзади, а у меня впереди… И время в запасе было – врачи считали, что ты осенью родишься. Плюс в нашей компании было два врача – я была во всём уверена. И, когда это случилось, я, конечно, немного запаниковала, но, честно, совсем немного. Только ты так не делай, хорошо?

Пообещав не носить рюкзаки на животе, я спросила:

– Если всё было отлично, почему ты не хочешь ехать?

– Потому что то, что было тогда, не вернуть.

СПб, 20 сентября, 21:05

Целый день потратили на #быстроеоформлениедокументов, однако всё равно пришли раньше Дины. Ключей у нас нет, поэтому хозяйку пришлось ждать на скамейке под дрожащей берёзой… Скамейка была сырая, но после двух часов в транспорте – как здесь люди живут? – она казалась уютным диванчиком. Не знаю, как Дина это выдерживает. Полдня в дороге – ужас! Усевшись, мама отложила папку с документами в сторону и вместо неё обхватила меня.

– Зебра, ещё денёк – и всё! – сказала она, теребя кончик моего хвоста.

– Почему зебра?

– Потому что чёрно-белая, – ответила мама, прикоснувшись к моей голове.

Тут до меня дошло, что она имеет в виду не мою противоречивую натуру, а отросшие волосы: макушка светлая, а остальное – чёрное.

Я сказала, что больше красить волосы не буду. Белым голубем родилась – белым и останусь. Мама улыбнулась. Я хотела рассказать ей про памятник с птицами, но подумала, что есть история поважнее, и спросила:

– Расскажи, как вы с папой познакомились.

– Как все студенты… – не задумываясь ответила мама и замолчала.

Я подумала, что она вспоминает название мест, где знакомятся студенты, но она сразу перескочила:

– Познакомились как студенты и поженились как студенты.

– Это как?

– Весело и стремительно.

– А почему… – я ещё не успела подобрать нужное слово, как мама ответила:

– Потому что стало не смешно.

Я её поняла. Опыт есть. Сначала вместе умираешь от смеха, а потом вдруг раз – и «Эй, ты кто? Мы разве знакомы?».

Ладожское озеро, 21 сентября, 9:15

Тоха и Сима, оказывается, не собаки, а муж и жена – те самые врачи, которые помогли мне родиться. С ними был сын Лев, ему пятнадцать. Когда я зашла в микроавтобус, он посмотрел на меня ещё хуже, чем Свиллис. Впрочем, он на всех так смотрел. Презрительно и свысока. Кажется, он не сказал ни слова.

Я тоже особо не болтала, больше зевала. Дядя Павел заехал за нами ужасно рано – ещё до рассвета, тогда точно было темно. Взрослые, в отличие от детей, были бодрыми и выспавшимися: дико хохотали, вспоминали какую-то чушь. Хорошо, что не пели.