Белый гонец

            Григорий Иванович перевел глаза на молчавшего дядю Андрея:

            - А ты что не упрекаешь меня? Ведь ты же так берег себя, чтобы хоть на годик дольше прожить…

            - Да какая разница! – махнул рукой дядя Андрей. - Я еще на службе в церкви сегодня подумал: ну, проживу еще десять лет… ну, самое большее, двадцать! А что потом? И когда ты Юрку позвал с собой для разговора, я для того и увязался с вами, чтобы спросить у тебя, как мне теперь жить!

            - Да… - с горькой усмешкой подытожил Юрий Цезаревич. – Вот и состоялась встреча старых друзей! Так сказать - «Сорок лет спустя!» Сам Дюма до такого бы не додумался…

            Стас посмотрел на него, на Григория Ивановича, на дядю Андрея, и до него стал доходить весь ужас происходящего. Ну, они-то, ладно, хоть пожить-то успели. Не зря говорят – сорок лет спустя, да еще плюс столько, сколько ему… А он? И… что будет с его родителями?

            К счастью, Григорий Иванович нашел единственные слова, которые в этот момент могли его утешить:

            - Слава Богу! Мы хоть все причастились сегодня. Так что если что, пойдем, как мученики – прямо в рай!

            - Вы – да! А я?! – гневно оборвал его Юрий Цезаревич. – Почему я должен погибать, даже не зная, за что, вернее за то, с чем не согласен и вообще слушать все эти дурацкие бредни? Эй, вы!!!

            Он подбежал к двери и принялся стучать в нее кулаками:

            - Выпустите меня отсюда! Я - директор школы! Я - друг вашего начальника – это же я помог ему!

            - А вот мы тебе ничем не можем помочь! – послышалось в ответ притворно-сочувственное. – Вернее, можем, и даже поможем сразу, если ты уговоришь своего друга отдать нам то, что нам от него нужно!

            Юрий Цезаревич, как затравленный, оглянулся:

            - Гришка, Христом Богом твоим молю – отдай им то, что они просят!

            - Твоим? – удивленно переспросил Григорий Иванович. – Насколько я помню, когда ты был таким же, как сейчас Стас, он был и твоим Богом!

            - Да! – согласился Юрий Цезаревич и тут же протестующе выставил перед собой руку: - Но вспомни, кто виноват в том, что я отрекся тогда от него? Ты, Андрюха, увидев на мне крестик, когда я купался с тобой на реке, за горсть конфет сказал это Гришке. Ты, Гришка – своему отцу. Тот - директору школы. И когда меня прижали к стенке – крест или галстук, я был вынужден выбрать последний. Ведь без него я не смог бы поступить в институт, не стал бы директором школы… Впрочем, я уже и так перестал быть им… Это что же – выходит – я зря прожил всю жизнь? То есть, как это прожил?! Нет!!! Я не хочу умирать! Я не хочу этой кошмарной вечной пустоты!!!

            - Да какая же там пустота, Юрка? – как можно мягче сказал Григорий Иванович. - Там ведь тоже жизнь! Причем, вечная, и здесь только ее начало! Что, наши предки и самые умные люди всех времен и народов были глупее тебя, безоговорочно веря в это?

            Юрий Цезаревич медленно поднял голову, и в глазах его вдруг появилось что-то осмысленное

            - Ты… думаешь… там… и, правда, что-то есть? – веря и не веря, осторожно спросил он.

            - Конечно!

            В парилке становилось все жарче и жарче. Уже почти нечем было дышать. Полжизни можно было отдать за один глоток свежего воздуха…

            Дядя Андрей давно уже снял с себя свитер, который носил даже летом, боясь простудиться. Теперь потянул с себя и футболку. Стас последовал его примеру. Начал раздеваться и Юрий Цезаревич… Только Григорий Иванович, как был, так и оставался в пиджаке. И по его лицу было видно, что никакая сила не заставит его с ним расстаться.

            - Конечно, есть! – видя, что Юрий Цезаревич замолчал, не зная, что ответить, повторил он. – Но весь вопрос: каким ты войдешь в эту вечность? Ведь жизнь-то дана зачем? Чтобы за время, что нам дано здесь на земле, соединиться с Богом! А на тебе даже креста нет…

            - Да я бы теперь… и надел… пожалуй… - пробормотал Юрий Цезаревич. – Только разве они выпустят меня сбегать в храм, чтобы купить его?

            - Вот уж поистине сказано: пока гром не грянет, мужик не перекрестится! – покачал головой Григорий Иванович и снял с себя свой нательный крест: - На, держи мой!

            - А ты? – хватаясь за крест, как моряк за спасительный круг во время шторма, испуганно взглянул на него Юрий Цезаревич.

            - Что я, не в своей бане, что ли?

            Григорий Иванович поднял с пола несколько щепок, отобрал две лучшие, затем с помощью догадавшегося, что он собирается сделать, Стаса надергал из пазов пакли, свил из них две веревки. Одной, поменьше он связал щепочки в крестик, а к большей привязал его и повесил себе на шею.

            Юрий Цезаревич с серебряным крестиком в руках стоял, глядя за каждым его движением, словно оцепенелый.

            - Ну, а ты что стоишь? Надевай! – заметив это, накинулся на него Григорий Иванович. - Да перекрестись хоть сначала! Да не так! – поморщился он, видя, как Юрий Цезаревич крестится так, словно шарит рукой по телу в поисках чего-то забытого. И своей рукой помог ему правильно сложить пальцы и перекреститься: - Вот: так-так-так и так! А теперь, давай - сам!

            Юрий Цезаревич послушно перекрестился и надел на себя крест.

            - Ну, вот и слава Богу. И, правда, уже не так стало страшно… - прошептал он и, опустившись на раскаленную ступеньку, взвился, крикнув от боли:

            - Ой!