Белый город

Хотя Патриаршие мне нравятся больше – твой самый нежный изгиб. Место моей силы. Я вгрызаюсь в тебя и пью ледяную чистую кровь, мешая ее с глинтвейном в разбросанных по окрестной Бронной кафешках. Я пью и знаю: тебе хорошо со мной. Ведь я – лимита. Не дочь, не жена, всего лишь любовница, полукровка. Но я не скрываю своего положения, не стыжусь и не жалуюсь. Я НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ! Только лелею мечту, что когда-нибудь буду достойна тебя. Дай только срок. Я знаю, что смогу это сделать. Есть планы… И ты, конечно же, мне в этом поможешь.

А пока каждый месяц я, уходя из дома, не говорю, куда и зачем. Меня даже не спрашивают уже, ведь доверие – самая прочная веревка на свете. Но я все же смотрю на дома близ Патриарших, выбираю окно, проникаю в комнату и … мысленно крашу стены в черный цвет. Мечта – только для меня одной: комната бывшего Сталкера с черными стенами, высоким потолком, картинами и старым проигрывателем виниловых пластинок, как у Кайдановского ПОСЛЕ,[29] но на Патриарших, чтобы можно было кормить лебедей. И в этой комнате – желание все с себя снять…

И тогда ты больше не сможешь меня ударить. Ведь ты – единственная, кого я любила и кому по-настоящему преданна. Так глубоко, что уже не уйти, не вырваться, не изменить и не умереть никогда».

– Так… Мальчики тебе уже надоели, на девочек потянуло?

– Причем здесь девочки? Это о любви… к городу! К Москве! Только образно. Я все-таки писатель… и мыслю образами.

– Блядь ты, а не писатель! И вообще забирай свои книги и проваливай. К тому же особо стараться не придется: рухнула твоя книжная полка над кроватью. Хорошо, что днем – никого не убила.

Ну вот, еще один опыт совместной жизни закончился неудачей, еще один переезд будет равен трем пожарам. Бедные книги! Сколько им УЖЕ пришлось пережить, и опять начинается: погрузка-разгрузка, перетаскивание с места на место, опять абреки-носильщики будут их ронять, мять, пинать ногами… Простите, не вышло…

Хотя в чем-то Он прав: писатель – та же шлюха: не разденется, никто и внимания не обратит, платят ему только за секс, а за боль назначают двойную цену, ведь читателю присущи все пороки человечества, и он ищет и ждет лишь одного – удовлетворения.

И Экклезиаст тоже прав: «Преумножая знания, преумножаем скорбь». Иногда буквально.

Голая, осиротевшая без книжной полки стена. И только маска из новой коллекции смотрит пустотой прорезей глаз, болтаясь на единственном уцелевшем при падении гвозде. Полина начала коллекционировать маски совсем недавно, задаваясь вопросом к чему все это? Но в Художественный салон заходила регулярно. Черные, белые, золотые. Королевы, шуты и бродяги. Что это? Тяга к необычному? Писательский интерес к лицам? Культивирование оригинальности? Нет, скорее желание скрыться. Не подражать, а именно скрыться. Когда ожидания близких (и не очень) настолько противоположны твоим, хочется подальше сбежать от них, хотя бы внутрь себя – под маску.

Да, она – в маске. Коллекция нашла объяснение, что дальше? Полина всегда ненавидела свои фотографии и отражение в зеркале. А что если, взглянув в зеркало еще раз, она увидит лишь маску – одну из тех, что пока еще висят на этой стене? Кто вообще может закрыть глаза и мысленно увидеть свое лицо? Вы можете? Она – НЕТ.

Даже вместо записной книжки для текстов книги у Полины корпоративный блокнот фирмы, где она работает, с рекламной надписью: «More bigger, better ideas», чтобы никто не догадался, ЧТО она пишет.

«Удивляешься? Эти киногерои перестали тебя умилять. Дачи копают королевы и воины. Рядиться достало… Нет больше сил ублажать…», – поет Лагутенко[30] в наушниках.

Стоп! У нее нашелся ответ. Им важнее КАЗАТЬСЯ счастливыми, а не БЫТЬ! Как на рекламной картинке Coca Cola: папа, мама, сын и дочка. И все улыбаются, как безумные. Правильно шутит Михаил Задорнов: им туда что-то подмешивают. Наркотик. Эликсир безоблачного счастья. Вспомнился Пауло Коэльо: «…признак утраченной мечты – это умиротворение. Жизнь делается похожа на воскресный вечер: мы мало чего требуем, но и почти ничем не жертвуем…».[31] Полина еще раз взглянула на рекламный плакат: улыбки столь натянуты, что лица вот-вот треснут по швам. А лица ли? Или маски? И что под маской – мечты, которые давно истлели, что уже даже не пахнут? И вся жизнь как бесконечный воскресный вечер: сидят, обсуждают, как поедут в ИКЕА за рассадой на дачу и где дешевле закупать продукты в «Перекрестке» или в «Копейке». «Все, как в Госплане, на десять лет вперед расписано[32]», и из года в год, из века в век меняются только пункты-цели, но не сам план. Квартира, дача, машина, потом дети… и квартира, дача, машина – для детей, потом внуки… Разбогатеть, продолжить свой род и сдохнуть. Все! Точка. Последний пункт плана. Счастье – не право, но обязанность.

Подруга, для которой Полина еще совсем недавно выбирала книги, пригласила временно погостить в ее загородном доме. С неохотой, но пришлось согласиться. Не бомжевать же на Ленинградском вокзале в самом деле?