Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе

На самом деле первые упоминания о Белом городе в связи с Тель-Авивом относятся вовсе не к 1930-м годам, когда возводились первые здания в локализованном интернациональном стиле. Так же неверно было бы утверждать, что и само это выражение неожиданно попало в израильский лексикон в 1980-е, когда те же самые здания заново открывал Микаэль Левин. Тема Белого города возникала в том или ином виде в тель-авивской литературе еще до появления там зданий в интернациональном стиле – ее можно найти, например, в книгах Аарона Кабака «Загадка страны» (1915), Аарона Реувени «Последние корабли» (1923) и Яакова Пичманна «Тель-Авив» (1927)[40]. После короткого затишья эта тема появляется вновь в военные годы в «Военном цикле» Аарона Эвер-Хадани (1938) и в произведении Ашера Бараша «Как град осажденный»[41] (1945)[42].

Но образ Белого города Тель-Авива прочно вошел в подсознание горожан, лишь когда его воспроизвели в музыке. В 1960 году, за двадцать четыре года до выставки Левина, признанная израильская поэтесса и композитор Наоми Шемер написала песню, которая называлась «Белый город»[43]. Композиция вошла в первый сольный мини-альбом Арика Айнштейна[44].

Белый город

Из пены морской и облака

Я создал свой белый город,
Буйный, изменчивый, прекрасный.

Наступает ясное утро, открывается окошко,

И ты, девочка, глядишь в окно,
Словно голубка перед полетом.

Потому что уже рассвело

И мой город спешит по делам,
А их у него
Много.

Вот мой город, масштабный, как сиянье,

И ты в нем, как серая пылинка,
Пылинка на его шарфе.

Из пены морской и облака

Я создал свой белый город,
Буйный, изменчивый, прекрасный.

Тихий вечер настал, открывается окошко,

И ты, девочка, глядишь в окно,
Словно королева в ожидании рыцаря.

Потому что ночь темна

И город весь в огнях,
А огни его, как бусы
У тебя на шее.

Вот мой большой город в ночи,

Темный гигантский дворец,
И моя девочка правит в нем
До следующего утра[45].

Наоми Шемер

Так совпало, что во время выставки «Белый город» эта песня вновь оказалась на слуху, потому что в 1984 году Арик Айнштейн записал ее на пластинку под названием «Ностальгия»[46] – это была пятая по счету пластинка из серии «Старая добрая Эрец-Исраэль», где он перепевал старые израильские шлягеры и классику. И эта версия песни вскоре стала неофициальным гимном Тель-Авива, неизменным музыкальным сопровождением всех муниципальных мероприятий, и разумеется, она неизменно звучит на ежегодных торжествах, посвященных Белому городу, с 1980-х вплоть до сегодняшнего дня[47]. Эта песня вернулась из забвения очень вовремя, практически одновременно с открытием выставки «Белый город», продемонстрировав тесную связь между двумя образами: старой доброй Эрец-Исраэль и Белого города. Встретились две ностальгии: тоска по Белому городу и европейскому модернистскому авангарду и оглядка на старую добрую Эрец-Исраэль и славные годы национального сионистского проекта под успешным руководством левых. Таким образом объединились две культуры, которые, вроде бы, теоретически, полностью противоположны одна другой: израильская официальная культура и израильская контркультура.