Белый город (СИ)

Некоторым удавалось вспомнить мелкие детали, не замеченные глазами кларона, и он тогда лично, при них, пририсовывал то, что вспомнилось, с пометками типа: "3 пещ. пять шаг. сев. склон Ларм", означавшие, что пометка три означает пещеру длиной в пять шагов на северном склоне холма, обнаружил её Ларман. Пещера могла оказаться пристанищем на ночь, укрытием, да и мало ли, для чего полезна. Карта, она и есть карта, только сообщает, что есть, а уж, как использовать, сам думай.

Цена поправок, может быть, была и невелика. Но сам факт участия в событии, явно выходящем по значимости за рамки обычного дозора, давал пищу гордости. И простые парни из дальних кланов, ещё год назад не помышлявшие о грамотности, теперь разбирали своё имя на Документе и радовались пометкам, как военной добыче.

Это имело и свою отрицательную сторону. Вместо отдыха, мальчишки постоянно шныряли по окрестностям, забивая Мишкину голову кучей ненужных сведений, а по вечерам ждали рассказа, объяснявшего в сотый раз цель их движения. И смысл большого дела становился не просто понятен простым сердцам, воины готовы были за свои тележки отдать силы и здоровье, и огонь юных душ, всё то, что не переводится на жалкий язык медных монет.

Отдельные добавки делал принц. Охотник замечал животных, их следы, норы и понемногу снабжал отряд мясом. Пометки об этом тоже оставались на карте. Вторым фанатичным увлечением Верта были шахматы, которые он таскал с собой повсюду, только не те, заветные, из пещеры, а маленькие копии в специальной коробочке. Так что по вечерам под светом волшебного фонаря происходило сражение на клеточном поле, с тремя десятками зрителей.

На восьмой день ручей набрал достаточную ширину. Позади остались невысокие, но противные водопадики, на которых пришлось бы по нескольку раз снимать с плотов груз, чтобы продвинуться, высота воды даже на перекатах теперь доходила до щиколоток, пора было превращать сухопутные транспорты в водные.

На это ушло полдня. Каркасы, составлявшие остов тележек, перевернули вверх ногами, связали попарно в длину, сняв колёса в середине совсем, а крайние ослабили в привязке, на них можно было прокатывать плот на мелководье. Получилось четыре судна. Под каждый из них подвязали аргачьи шкуры, надули их через хвосты и повели на верёвках впроводку.

Частенько ведущим приходилось топать ногами по колено в грязи, в призаболоченных местах. Но такое случалось нечасто, всё-таки, рельеф местности оставался пока близок к горному, вода была кристально прозрачной, под ногами на глубине всегда оказывались камни. Скорость передвижения повысилась. Свободные от груза члены отряда успевали челноком отбегать в сторону, в поисках тропы и число шагов до неё наносилось на карту.

Дорога явно уходила в сторону, или, наоборот, река уходила от тропы. Но ещё несколько дней движение проходило в таком виде. Чавкая копытами, на верёвках направляли судна ведущие, сменявшиеся по очереди. Основной отряд двигался рядом по более-менее твердому пути, тоже частенько попадая в русло притекающих ручьёв, где можно было внезапно провалиться по пояс в глиняных зыбунах. Но всё же идти здесь было легче, а энтузиасты всё так же периодически отбегали в сторону, отыскивая тропу и возвращаясь по следам к отряду.

Вдогонку за иритами шла Осень. Холод, ночные туманы, противные затяжные дожди сопровождали путешественников, то, отставая, то, перегоняя их, одежда редко была сухой и на карте появились кляксы от не успевающей высохнуть краски. Стало обычным делом на ночевках ставить стенки и накрывать их общей шкурой от дождя. Но холод и сырость имели и приятную сторону, они спасали от гнуса.

На четырнадцатый день решились загрузиться на плоты полностью. Река стала в три раза шире плотов и приобрела тот меловой оттенок, по которому её называли хассаны. Ай-Ю-Лю, Белая Река, которая постепенно переходила в долинный характер течения. Маленький уклон русла заставил реку мотаться по долине змеёй, большими петлями, так, что иногда можно было сзади разглядеть кусок воды, который проплыли уже метку назад.

Пришлось достать вёсла на коротких ручках, и помогать неуклюжим сооружениям не застрять в прибрежных кустах, которые свисали до самой глади воды и купались в ней листьями. Берег всё больше размывался, превращался в заболоченную луговину, заросшую растениями, выше роста ирита, о том, что река когда-то была горной, напоминали только скальные выходы, угрожавшие порвать аргачьи шкуры, или сереющие кучки валунов, давно заброшенные сюда от родных обрывов половодьем.

Пустота, одиночество, отсутствие признаков не только разумных существ, но и вообще, жизни, психологически угнетали, особенно гребущих, которые не могли переговариваться свободно, ожидая команд спереди, в полной готовности быстро сделать несколько гребков и снова замереть.