Некоторые смеялись, другие с интересом проталкивались, чтобы видеть конец этой битвы, в которой легко было предсказать победу Бартку.
Едва они остановились на том расстоянии, какое обычно назначалось для такой встречи, едва подняли копья и положили их так, как следует, когда Белый, вбив коню шпоры, как безумный пустился, опустив копьё, на Бартка.
И он тронулся с места, но рассудительней; его хорошо нацеленное копьё ударило в плечо Белому, когда копьё князя скользнуло по доспехам старосты и зарылось в землю.
Князь, не в силах удержаться на коне, бросил копьё и упал, поверженный, навзничь. Из раны брызнула кровь…
Судзивой тут же дал знак, что поединок окончен, подняли князя и онемевшего от боли на руках вернули в замок.
Золоторыю заняли королевские войска.
X
Уже приближалась зима, а Белый под предлогом раны, которую ему лечили и вылечили, ещё жаловался на неё и на сильную боль, лежал в Золоторыи, постоянно прося отправить его в Венгрию.
Судзивой, который держал его под стражей, не слишком на этом настаивал; знал его лучше и уже совсем его не опасался.
Хотя беспокойный пленник хотел бы что-нибудь предпринять, было не с кем, потому что все от него отступили, кроме верного Буська.
Жизнь в замке шла довольно грустно, однообразно, но для обленившегося князя, может быть, сносно… Он предпочитал её изгнанию в Буду, встрече с глазу на глаз с королём Людвиком и упрёкам, какие должен был сносить от него.
Он посылал требования королю, королеве-племяннице, всем знакомым, от посредничества которых чего-то ожидал, но в ответ получал только то, что Людвик готов был ему кое-что заплатить за Гневков, а отдать его решительно отказывался.
Вместо благодарности за это послушание и обещание, Белый питал в сердце ужасный гнев на короля и старую королеву Елизавету, приписывая ей, окружению и советникам то, что не хотели ему отдать Гневкова.
Он ещё раз, наверное, схватился бы за оружие, в котором не имел счастья, если бы у него была малейшая надежда, что кто-нибудь встанет рядом с ним. После первого опыта все отказывались, никто не хотел слушать.
Судзивой без стражи боялся его отпустить, поэтому прошло несколько дней, прежде чем ему так подобрали сопровождение, чтобы казалось дружиной, хотя в действительности было надзором. Белого хотели отвезти в Краков, где вновь старая королева развлекалась и, по-видимому, ждали короля. Там могла решиться его судьба, как он льстил себе ещё, возвращением ему Гневкова, а в действительности, согласно постановлению короля, новой милостыней за этот удел.
Краков был очень оживлён, потому что сколько бы раз старая Елизавета со своим двором не поселилась там или в другом месте, за ней плыла ленивая толпа юношей, певцов, льстецов, её молодых любимцев, весёлого народа, обязанностью которого было развлекать её и не дать ей ни на минуту омрачиться.
С утра она рьяно молилась и шла на богослужение, потом ни на минуту её одну оставлять не годилось, женщины, панычи, придворные, каморники, цитронисты, музыканты, танцоры и шуты менялись весь день и часть ночи. Не в состоянии плясать сама, она любила хоть смотреть на кружащуюся молодёжь.
В этой пустой толпе наглых любимцев королевы, которых боялись как огня, потому что, уверенные в безнаказанности, они ужасно поясничали и позволяли себе возмутительный произвол, поляков было меньше, чем венгров. Именно последние составляли любимейшее общество королевы.
Через этих фаворитов у неё всё можно было выхлопотать, без них даже дойти до неё никто не мог.
Не было в замке дня без песен и музыки, и без каких-нибудь беспорядков в городе, потому что венгры всегда здесь вели себя так, как в завоёванной стране. С жалобами на них невозможно было пробиться к королеве, а, пробившись, ничего нельзя было добиться.
Прибыв в Краков, Белый, утомлённый дорогой, хоть его хотели вести в замок, сопротивлялся этому, не желая встречаться со старой королевой. Он потребовал постоялый двор в городе, и когда ему его назначили недалеко от Вавеля, он пошёл туда отдыхать.
Вид жизни, гомона, веселья, какие там царили, распоясанных венгров, толпами приезжающих землевладельцев и всего, что знаменовало мощь короля и его спокойное правление, выводил князя из себя.
На его плохое настроение влияло и то, что он нашёл Яська Кмиту из Виснича там старостой; он напоминал ему старосту Серадзкого той же фамилии, который приложил руку к его падению.
Также из окна он увидел, как ему казалось, Ласоту, который его покинул, а в сердце была обида на него. Что удивительно, что, сам будучи узником, среди весёлых и развязных грустным, всем, на которых смотрел, он желал всего самого худого!
В день Святого Николая, который отмечается довольно торжественно, Белый даже в костёл не хотел пойти, лежал в постели, выслав Буська за слухами, или, так как день был не очень морозный и ясный, стоял в воротах и разглядывал прохожих.