Белый конь, бледный всадник

Послушница выглянула из-за решетки и, потянув длинный шнур, отворила им дверь; Мария с Мирандой молча вступили в хорошо знакомый мир натертых до блеска голых полов и здоровой пресной пищи, умыванья холодной водой и обязательных молитв в назначенные часы; в мир бедности, целомудрия и смирения, раннего укладыванья в постель и раннего вставания, строгих мелочных правил и мелких сплетен. На лицах девочек выразилась покорность судьбе, они подставили отцу щеки для поцелуя.

– Будьте умницами, – сказал он странно серьезно, даже как-то беспомощно, так он всегда с ними прощался. – Да смотрите пишите своему папочке славные длинные письма.

Он быстро крепко обнял их – одну, потом другую. И ушел, и послушница затворила за ним дверь.

Мария и Миранда поднялись в спальню: надо вымыть перед ужином лицо и руки и пригладить волосы. Миранда порядком проголодалась.

– Мы так ничего и не ели, – проворчала она. – Хоть бы шоколадку с орехами погрызть. Бессовестные. Хоть бы дали по двадцать пять центов, купить чего-нибудь.

– Ни крошки не ели, – подтвердила Мария. – И хоть бы десять центов получили.

Она налила в таз холодной воды и закатала рукава.

Вошла еще девочка, примерно ее ровесница, и направилась к умывальнику возле другой кровати.

– Где вы были? – спросила она сестер. – Весело провели время?

– Ездили с отцом на скачки, – ответила Мария, намыливая руки.

– Лошадь нашего дяди пришла первой, – сказала Миранда.

– Да ну, – неопределенно отозвалась та девочка. – Наверно, это было замечательно.

Мария взглянула на сестру, Миранда тоже закатывала рукава. Она старалась почувствовать себя мученицей, но ничего не получилось.

– Заточены еще на неделю, – сказала она, и глаза ее весело блеснули над краем полотенца.

Часть III

1912

Миранда шла за проводником по душному коридору спального вагона, где почти все полки были опущены и пыльные зеленые занавески аккуратно пристегнуты, к месту в дальнем конце.

– Постель мы вам враз постелем, мисс, – сказал негр-проводник.

– А я еще хочу так посидеть, – возразила Миранда.

Соседка по купе, старая и очень тощая, с откровенным неодобрением уставилась на нее злющими черными глазами. Из-под верхней губы у этой старой дамы торчали два огромных зуба, а подбородок отсутствовал, однако характер был явно волевой. Она сидела, укрываясь за своими чемоданами и прочим багажом как за баррикадами, и злобно глянула на проводника, когда он сдвинул что-то из ее вещей, освобождая место для новой пассажирки.

Миранда села.

– Вы разрешите? – машинально сказала она.

– Как не разрешить! – сказала старуха. Хотя от нее исходила какая-то ершистая, суматошная живость, она выглядела именно старухой. При каждом ее движении нижние юбки из жесткой тафты скрипели, как несмазанные петли. – Сделайте одолжение, слезьте с моей шляпы! – с язвительнейшей учтивостью добавила она.

Миранда в испуге вскочила и подала старой даме помятое черное сооружение, сплетенное из конского волоса и искалеченных белых маков.

– Извините, ради бога, – заикалась она; ее с детства приучили относиться к свирепым старым дамам почтительно, а эта, похоже, способна тут же, сию минуту ее отшлепать. – Я и думать не думала, что это ваша шляпа.

– А вы думали, чья еще она может быть? – осведомилась старуха, оскалив зубы, и завертела шляпу на пальце, стараясь ее расправить.

– Я вообще не поняла, что это шляпа, – сказала Миранда; она еле сдерживалась, вот-вот расхохочется.

– Ах, вы не поняли, что это шляпа? Где ваши глаза, деточка? – И в доказательство, что сие за предмет и для чего предназначен, старуха лихо, набекрень, напялила его на голову, однако на шляпу это все равно было не очень-то похоже. – Ну, теперь видите?

– Да, конечно, – промолвила Миранда кротко: может быть, кротость обезоружит соседку.

И осмелилась снова сесть, осторожно оглядев сперва оставленный ей уголок дивана.

– Ну-ну, – сказала старуха, – позовем проводника, пускай расчистит тут немного места.

И тощим острым пальцем ткнула в кнопку звонка.

Последовала торопливая перетасовка багажа, причем обе пассажирки стояли в коридоре и старуха отдавала негру самые нелепые распоряжения, а он, с философским терпением их выслушивая, расставлял ее вещи так, как считал нужным.

Потом обе снова уселись, и старая дама спросила властно и снисходительно:

– Так как же вас зовут, деточка?

Услышав ответ, она прищурилась, достала очки, привычно насадила их на свой огромный нос и стала пристально разглядывать попутчицу.

– Будь я прежде в очках, я бы сразу поняла, – сказала она на удивленье изменившимся тоном. – Я твоя родственница Ева Паррингтон. Дочь Молли Паррингтон, помнишь ее? Я тебя знала маленькой. Ты была очень бойкая девчурка, – прибавила она словно бы в утешение Миранде, – и очень своевольная. Когда я в последний раз про тебя слышала, ты собиралась стать циркачкой и ходить по проволоке. Сразу и на скрипке играть, и ходить по проволоке.

– Наверно, я видела какое-нибудь такое представление, – сказала Миранда. – Сама я не могла это изобрести. Теперь я хотела бы стать авиатором!

Кузина Ева поглощена была другими мыслями.