Белый континент (с илл.) (СИ)

— Я бы все-таки хотела, чтобы ты как следует об этом подумал, — вновь заговорила пожилая женщина суровым тоном. — Учеба в университете сделает тебя солидным человеком. И ты сможешь жить здесь, дома, а не болтаться по свету неизвестно где. Подумай еще, пока у тебя есть время.

И опять в ее голосе промелькнули едва заметные просительные нотки. Руал сжал губы и опустил глаза. Как бы там ни было, а ведь он — единственный оставшийся в их семье мужчина, а мать — слабая женщина. Значит — ему и нести за нее ответственность, хоть он и самый младший из братьев. Нансен и Франклин, Гренландия и Северный полюс, льды и снега, в которых он мечтал побывать и которые пять минут назад казались ему такими близкими, вновь отодвинулись в невообразимую даль и скрылись в тумане. Он снова посмотрел Ханне в лицо, крепко сжал ее руку и слегка улыбнулся:

— Да, мама, я сделаю, как ты хочешь — пойду учиться медицине.

Глава II

Атлантический океан, 1889 г.

Палуба раскачивалась так сильно, что казалось, будто бы корабль специально пытается сбросить свою нерадивую команду в океан. Матросы, попадавшиеся навстречу молодому офицеру, размахивали руками, чтобы удержать равновесие, и при каждом толчке оглашали корабль забористой руганью. Молодой человек после их тирад вздрагивал и болезненно морщился, но сам боролся с качкой молча, не издавая ни звука и лишь еще сильнее вцепляясь в поручни. Его аккуратная лейтенантская форма, безукоризненно чистая и совсем чуть-чуть помятая, так резко отличалась от одежды остальной команды, словно сам он был с какого-то другого судна, а сюда, на «Амфион», попал совершенно случайно. Хотя на самом деле он служил на этом корабле уже второй месяц.

Пошатываясь и пару раз едва не упав, младший лейтенант Роберт Фолкон Скотт добрался, наконец, до входа в общий пассажирский салон и с усилием толкнул вбок тугую дверь. Зрелище, представшее перед его глазами, было уже очень хорошо знакомым, но по-прежнему вызывало в нем неприязнь и заставляло его снова и снова передергиваться, как и в тех случаях, когда кто-нибудь ругался в его присутствии. В салоне спали люди — прямо на полу, на расстеленных под столами и стульями одеялах и неопределенного назначения тряпках лежали прижавшиеся друг к другу дети и женщины. Множество женщин с детьми занимали все это довольно просторное помещение. Большинство из них лежали неподвижно, и только некоторые уже проснулись и пытались сесть, чтобы поправить смятую одежду и растрепавшиеся волосы. В одном из углов плакал маленький ребенок — пока еще тихо и словно бы не слишком уверенно, но Роберт знал: не пройдет и минуты, как малыш заревет в полную силу, и к нему присоединятся другие дети, причем не только младенцы, но и ребята постарше. А вслед за ними и их матери.

Лейтенант еще раз брезгливо скривился и подошел к ближайшей спящей возле привинченного к полу стола молодой женщине:

— Мэм, пора просыпаться. Скоро завтрак. Вставайте!

Женщина приоткрыла глаза и повернула к Скотту осунувшееся бледное лицо с синеватым ободком вокруг губ. Она молча кивнула и попыталась встать, но пол салона снова резко качнулся, и пассажирка упала обратно на служивший ей постелью теплый шерстяной плащ. Роберт не стал дожидаться, когда она поднимется, и подошел к ее соседке, полной женщине постарше, возле которой сидели двое уже проснувшихся мальчиков лет двух или трех:

— Пора вставать, поторопитесь. Вам разрешили здесь спать, при условии, что вы будете освобождать салон вовремя!

Вторая женщина тоже неловко заворочалась, борясь со слабостью и морской болезнью, а ее дети, уже давно приготовившиеся заплакать, громко захлюпали носами. Однако Роберт уже спешил дальше, наклоняясь то к одной, то к другой пассажирке и требуя, чтобы они поскорее проснулись, привели себя в порядок и убрали за собой свои импровизированные постели.

— Господи, и за что нам такие мучения, как мы вообще до конца плавания доживем?! — запричитал позади него истеричный женский голос, и этот вопль тут же подхватили еще несколько жертв тесноты и качки:

— Не надо было никуда уезжать, не надо было его слушаться!

— Да нельзя мужчинам верить, они о золоте мечтают, а на то, что мы тут мучаемся, им наплевать!

— Говорила мне матушка!..

Эти вопли разбудили тех младенцев, которые еще спали, и они дружным ревом заглушили жалобы своих матерей и нянюшек. Скотт уже не морщился — его лицо было безразлично-спокойным и отрешенным от всего, что творилось вокруг. Надо было продержаться еще около часа, пока все женщины справятся со своей слабостью, успокоят детей, свернут и рассуют по углам одеяла и тряпки и усядутся за столы. А дальше будет легче. Хотя, пожалуй, ненамного. Потому что призывать к порядку пьяных матросов, стюардов и мужей этих пассажирок — занятие почти такое же отвратительное, как будить и успокаивать плачущих женщин с детьми.