Белый континент (с илл.) (СИ)

Утром температура упала еще ниже, и, возможно, поэтому обитатели второй палатки выслушали решение Амундсена о возвращении без бурных протестов. Один лишь Йохансен бросил на руководителя и на пострадавшего Преструда свирепый взгляд, но промолчал, остальные немного поворчали, но согласились, что рисковать обморозившимися товарищами не стоит.

— Значит, собираемся, — посчитав дело решенным, Руал начал вылезать из палатки. — Ты, Кристиан, пока в тепле посиди, мы вас с Хельмером и Йоргеном позовем, когда все будет готово.

Выйдя на улицу, Амундсен обнаружил, что его соседи по палатке тоже уже выбрались из нее — все, кроме Стубберуда.

— Хельмер! — прикрикнул он на жизнерадостного Хансена, который, уже забыв о своих обмороженных ногах, дразнил миской с пеммиканом одного из псов. — Ну-ка марш в палатку греться!

— Да ладно, полчаса все равно ничего не решают! — начал было спорить Хансен, но Руал молча указал ему на вход в палатку и полез туда сам — узнать, как дела у Стубберуда.

— Сейчас, я только своих зверюг покормлю, — пообещал ему Хельмер и поставил миску на снег.

Йоргена Стубберуда начальник экспедиции тоже застал за натягиванием сапог — он как раз собирался выйти, чтобы помочь остальным заниматься багажом.

— Ну прямо как дети малые, — уже без всякого раздражения вздохнул Амундсен. — Ложись обратно, нечего тебе по морозу бегать. Другие бы радовались, что у них такая чудная возможность от работы отлынить!

— Ага, я буду отлынивать, а ты меня потом, как заболевшую собаку пристрелишь! — весело подмигнул ему Йорген. — Чтобы больше я никого не задерживал.

Амундсен рассмеялся, поддерживая шутку, но что-то неуловимое в тоне или во взгляде товарища почему-то заставило его насторожиться.

— Мы же вроде уже решили, что у нас никто никого не задерживает, — отозвался он, чуть повысив голос. — Кончай ныть, приятель, а то я и правда с тобой так же, как с нерадивыми собаками поступлю — отстегаю кнутом.

Час спустя, разгрузив сани и устроив из взятых с собой продуктов еще один склад, полярники заторопились обратно. Поначалу сани ехали не слишком быстро — собаки после ночи на морозе тоже чувствовали себя далеко не самым лучшим образом. Но постепенно они, то ли догадавшись, что едут домой, то ли просто согревшись от бега, разогнались, и только упряжка Йохансена и Преструда двигалась в самом хвосте процессии из-за особенно сильно ослабевшей собаки Сары. Немного поколебавшись, Руал все-таки приказал остальным участникам похода ехать вперед, не задерживаясь — Стубберуда и Хансена следовало доставить домой как можно скорее.

Короткий весенний день пролетел почти мгновенно: путешественники не успели даже толком устать, а утренние сумерки уже сменились вечерними. К счастью, до Фрамхейма оставалось уже совсем немного, и вскоре вырвавшиеся вперед Хансен и Вистинг закричали, что видят впереди постройки зимовочного лагеря. А потом из темноты донесся собачий лай — лохматые члены экспедиции первыми услышали, что их товарищи возвращаются.

В дверь Фрамхейма путешественники ввалились, едва не сбив с ног вышедшего встречать их Линдстрема. Остальные обитатели дома догадались, насколько замерзшими должны быть их неожиданно вернувшиеся коллеги, и предусмотрительно разбежались у них с дороги.

— Пришлось вернуться, еще слишком холодно, — кратко объяснил всем Руал и тут же занялся своими пострадавшими спутниками. — Раздевайтесь и ложитесь! Я сейчас — аптечку только возьму…

Он метнулся обратно на улицу, подбежал к своим саням, рядом с которыми кто-то из зимовщиков уже освобождал собак от упряжи, и забрав ящичек с лекарствами, опять бросился в дом. Стубберуд и Хансен сидели на своих койках в одинаковых сгорбленных позах и, болезненно морщась, стаскивали с себя чулки.

— …Яльмер и Кристиан скоро тоже подтянутся, у них, похоже, одной собаке плохо совсем, — сонным голосом объяснял собравшимся вокруг него остальным полярникам Вистинг, который тоже растянулся на койке и блаженно прикрыл глаза. Глядя на него, Руал почувствовал легкую зависть — ему и самому больше всего на свете хотелось переодеться во все сухое и чистое, укутаться одеялом и как следует отдохнуть, но пока его ждали другие дела и отвлекаться на мысли о приятном не следовало. Он подошел к койке Хансена, сел рядом с ним и положил аптечку на ее край. Хельмер скосил на нее глаза, чуть заметно скривился, а потом отвернулся и стал демонстративно смотреть в другую сторону.

Обмороженные места на его ногах выглядели не самым лучшим образом — за сутки, проведенные в пути, на них выросли большие синевато-лиловые пузыри, и далекому от медицины человеку наверняка показалось бы, что дела Хансена совсем плохи. Амундсен же, наоборот, вздохнул с облегчением, достал из аптечки тонкий стальной скальпель и принялся спокойно протирать его спиртом.