Белый конверт

–пора, меня ждут – кончики губ вдавились в лицо, горьким подобием улыбки. Объятие, горькое прощай, тепло ее тела на моей коже.

Прошла неделя. Неделя скуки, тревоги, желания. воспоминаний, нетерпеливости, сомнений, мучительного ожидания, предвкушения, опасения, волнения.

Радость встречи. Объятие, тепло ее тела на моей коже, ее руки на моей шее. Тихое, ласковое привет.

Хотел сказать, как скучал по ней, что только по ней и способен скучать. Вымолвил что та невнятное.

– я тоже я тоже любимый – повторяла она, улыбаясь и качая головой с полузакрытыми глазами, будто расплескивая по всему моему телу эту ласку….

– у тебя нет такова ощущения, что все это все что мы удостаиваем своих страстей, только лишь пробник жизни. Что надо только подождать и начнется настоящая жизнь, с настоящими чувствами, с настоящими трагедиями, только вот не понятно чего ждать. Только в наших поцелуях чувствую вкус этой настоящей жизни, в наших объятиях чувствую жар настоящей, неподдельной жизни. Только в твоих глазах вижу Т. Готовую к этой жизни, Т. Готовую разорвать на клочки эту тень и сгореть в лучах того чарующего и столь далекого и в то же время столь осязаемого в нас, только в нас любимый.

Но потом, потом выхожу на улицу, и вся мая смелость, вся решимость, остается с тобой, мая лучшая, любимая часть остается с тобой. А я бреду домой опустошенная в пустом мире, в дом наполненный разочарованиями, бесцветными днями, убитыми годами. Дом наполненный им. Из любимого, превратившегося в мой приговор.

Не могу, не могу. Я пыталась уйти, много раз пыталась и каждая попытка, каждая неудача все теснее связывала нас. У него деньги, власть, связи и больная любовь ко мне. Он никогда не отдаст детей. Они его и я его, все его, до чего может дотянуться его эго.

Не выносимо, не выносима видеть все это, знать, чувствовать дыхание истины и не решаться. Я умираю от этого и даже умереть не могу по настоящему, взаправду.

Она терзается, мучается своим счастьем. Возможностью счастья, которая как ниоткуда появилась, переворошила всю ее жизнь, сломала болью, в мучениях выкованные якоря смирения. Как для осужденного на казнь страшнее самой казни может быть только надежда на спасение, так и для смерившегося со своей участью, нет ничего страшнее призрака счастья. Этот червь желаний, надежды, проедает все семена разумного смирения, рассеянные в душе человека.

– она приподнялась сев на край кровати. Долго искала что та в разбросанной одежде. По ее белой, оголенной, поблескивающей капельками пота спине мелькнула черная полоска.

– помоги – да. Конечно. Я могу ей помочь, в самом деле, я могу ей, нам помочь. Нет, я должен. Боже, какое счастье, я должен.

–Поможешь застигнуть? – ах да конечно застегнуть.

Жизнь это океан, а человек это сосуд и то что в сосуде мало воды, так это потому что сосуд маленький, а не потому что в океане мало воды. Мир глубок настолько, насколько глубоки глаза в которых он отражается.

Обыск

Еще один день скатился в унылую пародию, в отвратную насмешку над жизнью. Очередной день окунул свою солнечную голову в холодный океан уныния. если бы была возможность, взять все эти дни и деньки, сопоставить их что бы вычленить из этого потока бессмысленного однообразия что ни будь важное, что тронула сердце и положить перед человеком. В той же живости, с которой они промелькнули в его сознании, эти жемчужины красоты счастья, рассыпавшегося по всей жизни-памяти ожерелья и сопоставить с той горой смертельной скуки, из которой пришлось их выковыривать. Не уж та человек все так же держался бы за жизнь? Но человек живет по привычке и в этом его уютное счастье, счастье тления, эти капельки красоты, словно обезболивающее от зудящей боли пустоты . напрасности. Бесцельности. Но оно должно быть в меру, а счастье всегда безмерна. Оно стремится погубить посмевшего возжелать ее. Прикоснуться к ней. Своей чрезмерностью наполнить его. нет не счастье ищет человек, но все же имеет.

Ночь. Знакомая улица, знакомый дом, знакомая дверь, знакомый, почти родной скрип, знакомый тускло-желтый свет, незнакомые, бодрые, энергичные лица в знакомой дряхлой, чахлой, так уютно удручающе действующей на меня, комнате. Живой громкий голос, прогремел, огорошил меня.

– это ваш сосед?

Сосед быстро, неловко кивнул головой. Его смущенный взгляд пробежал по мне, ища мои глаза и прищуром, разливаясь в радости, криком заточенным в смущенном выражении, хотел сказать, донести до меня- «видишь? Видишь? Вот я! Вот он я каков!».

За мной зашел человек с той же живой готовностью и встал в дверях. – ждали. Обыск. Проморгал. Ниуж та все кончено, вот так, между прочем. Бежать?

Словами, надутыми формальностью отделались от меня и указали место, где я мог подождать, когда окончится то важное дело, свидетелем которого мне посчастливилось быть.

Значит не за мной.