«Может быть, ему теперь и правда больше подходят женщины другого типа, — подумала она. — Не такие, как я…»
«Ты очень быстро убедишься в собственной беспомощности…»
Женя разозлилась. Она плеснула себе в лицо холодной воды и пробормотала сквозь зубы:
— А это мы еще посмотрим…
«Посмотрим», — продолжал иронически усмехаться Панкратов.
Женя и сама понимала, что он прав. И мир теперь жесток, и не деньги надо зарабатывать, а…
«В конце концов, — сказала себе Женя, — два месяца я проживу спокойно… А потом найду себе работу. Еще посмотрим, кто из нас будет на коне…»
«А это важно? — спросила она тут же себя. — Важно другое. Я хочу доказать ему, что я выдержу. Выстою. Не сдамся…»
Ей снова захотелось стукнуть кулаком по стене и дать волю чувствам — разреветься, смешивая слезы злости и боли, закричать…
— Дело в тебе, Панкратов, — прошептала она. — Я смогу выжить. Без тебя… Без…
«Все, — приказала она себе. — Упоминание данного имени строго запрещается. Если мысли о духовных субстанциях вызывают у тебя негативные эмоции, сосредоточься на материальном…»
Два месяца. Женя, правда, плохо еще себе представляла, каким образом она проживет на шестьсот баксов. Именно столько был должен Жене квартирант. Не может же она больше жить в панкратовской квартире. Значит, больше она не сможет сдавать свою…
Женя снова пригорюнилась. Переведя баксы в рубли, выяснила для себя, что шестьсот баксов очень мало, хватит ненадолго…
— Пожалуй, работу мне придется искать срочно, — пробормотала она, ловко переворачивая чашку. — Немедленно.
Гадать на кофейной гуще Женя любила. Правда, она почти ничего не понимала в «пятнах Роршаха», появлявшихся после этой нехитрой процедуры на дне и стенках чашки. Но и теперь с интересом принялась рассматривать коричневые разводы, пытаясь узнать будущее.
— Дерево, — задумчиво прошептала она. Назвать это деревом было сложно, но Женя где-то читала, что дерево означает долгую жизнь и счастье, поэтому она очень хотела, чтобы две пересекающиеся грязные дорожки были деревом. Хотя куда больше это напоминало крест…
Женя вздохнула и отставила чашку.
В конце концов, в ее будущем теперь нет места Панкратову. «Можно представить себе, что в природе вообще его не было… Или был, а то слишком жестоко совсем лишать его места под солнцем… Только он был не в моей жизни. В чьей-то другой… А я его никогда и не знала…»
Правда, отчего-то при этой мысли грудь сдавила тоска и к уголкам глаз подобрались слезы, но это пока. Она привыкнет. Человек ко всему привыкает в конце концов.
Даже к отсутствию Панкратова.
— Все забудется, — пообещала себе Женя. — Все обязательно забудется, подернется дымкой времен… Человек все забывает. И это я тоже забуду…
Снег за окном падал еще сильнее, точно собирался засыпать все пути. Все выходы из этого дома. Из прежней жизни. От самой себя — жалкой, беспомощной домашней кошки Женечки — Дженни, голубушки, лапушки, душечки… «Ко-о-ошечка моя…»
Женя словно наяву услышала панкратовский голос.
Ну нет. Голос Панкратова действовал на нее как взгляд удава на кролика. Парализовал ее волю. Ей сразу захотелось стать маленькой — такой маленькой, чтобы запросто поместиться на панкратовской ладони, свернуться там клубочком и мирно задремать, твердо зная, что уж тут-то ей не страшны никакие житейские бури и невзгоды.
— Нет, — прошептала она.
Резко встав, она бросилась одеваться.
«У меня сегодня много дел», — убеждала она себя. Чтобы не признаться, что прежде всего у нее одно очень важное дело — убежать от Панкратова. Убежать от собственной неуверенности.
Убежать от самой себя.