Белый кот

Всего на один день. Этого дня мамочке хватило, чтобы избавиться от животного. Сделать какой-то укол. Когда Ирина приехала, котенка уже не было в природе. Была только мама. Холодная, спокойная. «Ира, не сходи с ума. Это всего лишь животное…» «Люди тоже только животные! — крикнула она тогда. — Особенно такие, как ты!»

А потом ее руки покрылись пятнами. Пятна нестерпимо чесались. Мать кричала, что это лишай. Ирина слушала ее молча и сладострастно расчесывала руки. Ей нравилось, что мать теперь брезгливо смотрит на ее красные руки. Она даже один раз нарушила молчание. Посоветовала усыпить и ее, Ирину.

Но врач, к которому она была безжалостно отконвоирована, ее разочаровал. «Это нервное, — сказал он, глядя на Ирину с состраданием. — Переходный возраст».

Руки и теперь чешутся. Когда она вспоминает о своем котенке. Она даже знала, что, умирая, она вспомнит о той, единственной, ночи, когда он спал вместе с ней, мурлыча, доверчиво уткнувшись в ее подмышку.

Еще не зная, что женщина с вкрадчивым и тихим голосом и стальными глазами уже обдумала, как он умрет.

Ирина встала.

Думать об этом было невыносимо.

С тех пор она не хотела никого любить. Она не хотела никого жалеть. И тогда она сказала себе — люди такие же животные. И если люди не жалеют животных, незачем жалеть их…

Кроме одного человека…

Этого человека Ирина приравняла к котенку.

Он — единственный — сумел прорваться через холодную стену отчуждения и поселиться в ее сердце. И этот человек тоже ее обманул. Подставил.

Как мать.

Она усмехнулась. Телефон зазвонил.

Она знала, что услышит голос матери. Поэтому не спешила подходить к телефону.

Пусть она еще позвонит. Хоть такой слабенький бунт…

«Запоздалый бунт… Ее уже нет».

А ей все время кажется, что она жива. Живее всех живых. Как вождь пролетариата… Как вождь…

А такие люди вообще умирают?

«Это нехорошо, детка, — подумала она с материнской интонацией. — Надо любить мамочку… Даже мертвую мамочку… Надо слушаться мамочку. Она все лучше знает. Всегда. Мамочка самая умная…»

«Не хочу», — мотнула головой Ирина.

Она и так сделала ей подарок. Возможность гордиться своей дочерью. Крутой бизнесвумен. Она вспомнила, как на какой-то тусовке мать возмущалась: «Ну как же вы такое говорите, Элла Викторовна, что интеллигентный человек сейчас не может заработать? Вот же моя Ирочка… и квартиру купила, и машина у нее хорошая… А работает менеджером по продажам, так что если ваша Мариша не способна зарабатывать, это уж, простите, ее личный менталитет. Вы посмотрите на мою Ирочку…»

И не знала, что в тот момент Ирочка трепетала от страстного желания сказать своей гордой мамочке, как она зарабатывает свои большие деньги. Откуда у нее квартирка. И машинка. И шубки. И цацки…

«Ма, то, чем я занимаюсь, очень близко к проституции! Если это и не есть она, моя радость. И еще, ма, я занимаюсь не только этим! Твои благопристойные друзья сейчас пришли бы в неописуемый восторг, сообщи я им про все виды деятельности, которыми занимается «фирма», в которой я честно работаю в качестве «менеджера по продажам»!»

Но — сдержалась, только глаза сверкнули весело и недобро.

Она просто пригубила вина, янтарного, сладковатого, и от души веселилась, наблюдая за маленькой «химической» головкой, горделиво вскинутой, поджатыми губами, цепким, пронзительным взглядом.

Точь-в-точь бабуля. Такая же «химия», и постоянное вранье, что это у нее от природы и она замучилась «выпрямлять» волосы. Такая же несокрушимая уверенность в собственной правоте. Такая же нетерпимость к другим людям — и более чем «ласковое» к себе, любимой… Такое же умение идти к своей цели по трупам.

Больше всего Ирина боялась, что однажды она станет третьей в этой компании. Боялась — и знала, что именно так оно и будет.

Уже есть.

Поэтому она никогда не встречалась с отцом. Если бы он не распластался под напором своей жены, Ирина стала бы другой.

О том, что, кроме «бабуленьки», у нее есть еще одна бабушка, она узнала очень поздно.

Слишком поздно, чтобы суметь вырасти в любви, нежности. Слишком поздно, чтобы научиться любить.

«Так что, папочка, ты тоже виноват. Ты предал их тогда. Ты и меня предал… Тем самым доказав, что нет оружия страшнее секса. То, что я теперь делаю, отличается от действий моей матушки только одним. Я честнее ее. Я не выхожу больше замуж. Я не рожаю детей, у которых буду потом убивать котят. Я все-таки честнее… И замуж я вышла по любви, а не потому, что так было надо…»

Телефон продолжал звонить, и Ирина недовольно поморщилась. Втайне она надеялась, что он заткнется.

Голос был мужским:

— Ирина Аркадьевна?

— Да.

— Нам надо срочно увидеться, Ирина Аркадьевна. Она сразу почувствовала — случилось что-то серьезное. Очень серьезное. И спросила — что.

На другом конце провода замялись.

— Не по телефону… Если сможете, подъезжайте ко мне. Через полтора часа. Вас устроит?

«Если бы я сказала, что не устроит, ты завтра меня бы размазал по стене», — усмехнулась она про себя.

— Я подъеду, — пообещала она.

И стоило ей только повесить трубку, зазвонили в дверь. Настойчиво. Резко. Отрицая всякую возможность сопротивления…

Ирина покачала головой.