Белый край

Калсан называл ее «леди», как высокородную. Наверное, семья Снежинки обеднела, и у нас было много общего. Сердце сжималось от стыда и горя — что со мной не так? Расстроила брата, обманула родителей, даже Бригита страдала от моего дурного настроения. Она в долгу не оставалась, но это объяснимо.

Я вздохнула и достала из сундука одно из немногих платьев Снежинки, подходящих для верховой езды. У него был светло-голубой лиф, расшитый белым узором. По краю овального выреза сиял бисер, а простая юбка тянулась до щиколоток. Сапоги из белой кожи оказались по размеру, но узкими, и пришлось надевать зимние чулки. Все равно с гор тянуло холодом, не умру.

Я чувствовала себя отвратительно в платье Снежинки! Будто сняла с мертвеца саван и замоталась в него.

О, нет-нет, долой такие мысли. С ней все хорошо, Калсан обещал:

«Иллюзия будет действовать, пока наша леди в добром здравии», — говорил он. Мне не верилось в его честность, но как спасти бедняжку? А себя? Боги, перед глазами до сих пор стояла миска с кровью, глаза Бригиты и силуэты в красных сутанах. Они появлялись, когда хотели, терзали меня и не давали забыть. Стыд, страх и растерянность клокотали вторым пульсом.

Хватит. Я взяла гребень для волос и села на кровать. Чужое платье мерзко шелестело и сдавливало грудь, хотя было велико. Ткань словно обрела разум и восстала против воровки — меня. Она кололась, даже собственное белье не спасало.

Я плела косу и дергала себя за волосы, надеясь отвлечься. Но куда бы ни упал взгляд, всюду стояли сундуки с вещами Снежинки. Многовато их осталось после нападения разбойников; Калсан не стеснялся своей лжи и велел перенести сундуки в мою комнату.

Закончив, я закрепила косу лентой и взяла овальное зеркало с ручкой. Понадобилось время, чтобы набраться смелости и взглянуть в него. Вместо родного лица с веснушками и темными глазами оно отразило Бригиту.

— Это та же иллюзия, что и с книгой, но более сильная, — сказал Калсан, когда зелье было выпито. — Все будут смотреть на тебя, а видеть ее. Даже чародеи не заметят подмены. Они ощутят чары, но мы уедем перед тем, как они разберутся.

— Почему вы не рассказали мне? — всхлипнула я.

— В Ашвейн не пускают чужаков, я ведь говорил. Ты окажешься там, только если тебя примут за свою.

Поэтому он взял ее кровь. Он же организовал нападение, не сомневаюсь. Да и меня вряд ли выбрал случайно: Тарваль богат, но у него нет связей при дворе, о родителях и говорить нечего. Калсана не накажут — король не поверит никому из тех, кто заступится за меня. Теперь это казалось ясным, но отступать было некуда.

Я рассматривала отражение в зеркале и не могла поверить глазам. Казалось, что это и не зеркало вовсе, а окно. Я нахмурилась и удивилась, что светлые брови Снежинки повторили за мной. Потом закусила губу; у Бригиты они выглядели пухлыми, но ощущения не изменились. Странно это.

То ли страх мешал поверить, то ли боги защищали, но в сердце было пусто. Как после дурного сна, когда отголоски ужаса сменяются безразличием и сонливостью. Лучше так, чем рвать на себе волосы.

Я опустила зеркало, и оно отразило ложбинку и округлую грудь. В действительности она терялась под тканью. И коса была тонкой, однако зеркало показывало толстые пряди, распущенные ниже ленты. Глядя в зеркало, я прикоснулась к ним и увидела, как пальцы теряются в волосах, при этом ощущая один воздух.

Стало жутко, как в коридоре, среди теней. Меня превратили в одну из них — призрака с краденым лицом, чей хозяин томится в подземелье, в цепях, среди крыс. А если на ней будут ставить эксперименты? Все равно пленница.

Впервые на меня рухнул ужас. Захотелось кинуться к окну и увидеть свободу… прыгнуть к ней, только бы не оставаться здесь. Руки затряслись, и я отбросила зеркало. Нельзя думать, это не поможет. Забвение лучше.

В дверь постучали, и вспомнилась пощечина. Удар, боль, твердый пол — все как наяву. Крик Снежинки… боги, так и рассудок потерять недолго.

— Да, — ответила я.

Петли скрипнули, и в комнату зашел Калсан. Снова в красном, как всегда. Он двигался плавно, словно дым в той комнате. Хватит! Сегодня на нем была не сутана, а плащ, под которым виднелось что-то узкое и бордовое. Ночь закончилась, нужно отпустить ее.

— Собрала вещи? — бодро спросил чародей. — Их доставят позже.

Я кивнула и отвернулась. Вся храбрость растворилась в зелье и исчезла глубоко внутри. Теперь и глаза поднять было страшно.

Калсан молчал, и безмолвие давило. Чего он хотел? Добить меня новым известием?

Чародей вздохнул.

— Я наказал Анадора за то, что он тебя ударил. Он не всегда верно понимает происходящее. Прости, мне следовало пресечь это сразу, но я был слишком занят.

В наказание не верилось, но слова звучали искренне, даже «прости». Это вернуло смелость:

— Зачем вы держите рядом такого человека, если он не все понимает? — буркнула я и втянула голову в плечи. Казалось, что любое слово может пробудить злость Калсана.

Он снова вздохнул. Не съязвил, не возразил, а грустно побрел к софе у стенки.

— Чтобы успокоить свою совесть, — ответил чародей и сел.