Белый крест

– Только потому, что мы знаем о нем. А если он такой не один? И об остальных нам элементарно не известно? Живут гденибудь в глуши, растут потихоньку, и родители ни о чем не догадываются. Между прочим, в некоторых этнических группах подобный мутант мог бы стать святым. Не ест, не спит… Настоящий аскет. И духов наверняка приручать может.

– Прелестная картина. С одним бы сладить, – кисло отозвался Мурманцев, рассматривая шоколадные круги на диване, похожие на круги ада.

ГЛАВА 4

Посреди ночи его разбудил стук. Звуки были громкие, равномерные и шли откудато сбоку. Похоже на удары молотка об пол или в стену. Стаси заворочалась и тоже проснулась.

– Что это?

Мурманцев выпрыгнул из постели.

– Из детской!

И ринулся в коридор. Комната Стефана находилась в самом конце. Мурманцев добежал до двери, вспомнил, что нужен ключ, ругнулся и побежал обратно. Навстречу уже спешила жена, путаясь в тапочках и протягивая ключ.

Как только он вставил ключ в замок, удары прекратились. Мурманцев распахнул дверь, зажег свет. Сзади охнула Стаси. Или всхлипнула.

Никаких молотков не было. И мебель стояла на месте.

Только в кроватке корчился ребенок, руками вцепившись себе в горло. Он сам и вся постель были залиты кровью. Мурманцев почувствовал, как слабеют ноги, и на мгновенье привалился к стене.

Потом повернулся к жене, загородив собой то, что лежало в кровати. Ее трясло. Он взял ее за плечи, сжал и твердым, деревянным голосом сделал внушение:

– Иди вниз. Успокой горничную и не пускай ее сюда. Потом позвони отцу Иосифу, скажи, что он нужен нам, пусть придет. Ты поняла?

Она кивнула.

– Иди, родная, – мягче добавил Мурманцев и подтолкнул ее.

Он смотрел, как она шла по коридору, повернула на лестницу. И только потом обернулся.

Ребенок хрипел, шипел, свистел и булькал. Изо рта толчками выбивалась кровь. На полу валялись сброшенные с полки иконы. Мурманцев подошел к кроватке и попытался отнять руки ребенка от расцарапанного горла. Несмотря на обилие вытекшей крови, он был еще силен и сопротивлялся. Но корчи и судороги стали ослабевать. Мурманцев держал его за руки и не знал, что делать дальше. Врачей вызывать без толку. Они ничего не смогут.

Внезапно ребенок обмяк и обессиленно распростерся. Булькать перестал, кровь больше не хлестала из горла. Мурманцев безуспешно пытался нащупать пульс. Внутри у него все ходило ходуном. Примерно как в старом самолетике при жесткой аварийной посадке.

Но ребенок был жив. Он вдруг открыл глаза и с пронзительной ясностью посмотрел на Мурманцева. Прежде он вообще ни на кого не смотрел. Тем более такими глазами. Мурманцев под этим взглядом почувствовал себя надетым на палочку, как леденец.

– Стефан, – неуверенно сказал он.

И в ответ, дико вздрогнув, услышал:

– Его. Зовут. Антон.

Это произнес ребенок. Голосом явственно чужим. Не детским. Не человеческим. Утробным. Таким голосом говорит несмазанная скрипучая дверь. Или гора ржавого железа под прессом.

Мурманцев выпустил руки ребенка и отступил от кроватки. Это было выше его сил. Он медленно опустился на пол у стены и сжал голову ладонями. Но вдруг вскочил, поднял иконы, поставил на место и стал молиться. Церковные молитвы вперемешку с собственными, рваными, нескладными, горячими. Сбиваясь, перескакивая, чувствуя на себе протыкающий взгляд существа, лежащего в кроватке.

Оно именно лежало. Не пыталось встать или сесть. Не издало больше ни звука. И смотрело с ненавистью.

В таком положении их и застал отец Иосиф. Мурманцев повернулся. Хотел чтото сказать, объяснить – не смог. Да и что тут было объяснять. Не меньше двух литров крови в детской кроватке и обжигающие злобой глаза ребенка. Отец Иосиф, приходской священник церкви Андрея Первозванного, что в переулке неподалеку, склонился над маленьким тельцем. Умное, красивое лицо с тонкими семитическими чертами на мгновенье омрачилось мелькнувшей тенью. Потом он выпрямился, попросил принести воды. Достал из сумки крест, раскрыл требник. И заговорил, спокойным, уверенным, сильным голосом, призывая имя Господне.

В пять часов утра Мурманцев набрал номер капитанкомандора Алябьева, координатора губернского белогвардейского корпуса, которому был временно подчинен и обязан регулярным отчетом.

В восемь часов утра ребенка забрали и переправили в первопрестольную. Стаси тоже уехала в Москву, к отцу. Мурманцеву было велено оставаться на месте и ждать прояснения ситуации. Прислуге он сообщил, что у ребенка приступ тяжелой болезни и жена повезла малыша в столичную клинику.

Неделю он жил один, скучая и томясь неизвестностью. Гулял по городу, изучал живописные окрестности. Однажды на улице произошла встреча, от которой тревожно забилось сердце. Его обогнали два человека, тихо разговаривавшие. Накрапывал дождь, и на них были плащи с низко надвинутыми капюшонами. Мурманцев мельком уцепил профиль одного, и чтото нехорошее всколыхнулось в душе.

– Ваше высочество! – вырвалось невольно.

Они продолжали идти, не обернувшись. Но Мурманцев видел, как напрягся один из них, как еще ниже сдвинулся капюшон второго.