Белый крест

Он нажал на кнопку под крышкой стола. Дверь открылась, вошел конвоирсанитар.

– Можно уводить.

Японец поспешно встал и безропотно отправился обратно в палату, в компанию настоящих и фальшивых сумасшедших.

Мурманцев выполнил обещание и побеседовал с доктором. Тот в колдовство не поверил, а посему Такуро Касигаве предстояло провести в дурдоме еще немало времени.

Трактир «Маргиналии» находился на Коннозаводской улице. По странному совпадению там же жила вдова, что принимала у себя «дальнего родственника», психоаналитика Залихватского. В самом этом обстоятельстве не было ничего подозрительного. Правда, Залихватский сказал, что не знает ни Петра Иваныча, ни Мефодия Михалыча, ни даже Порфирия Данилыча, частенько заседавших, повидимому, в этом трактире. Но ведь психоаналитикам и необязательно говорить правду. Они, судя по всему, вообще не отличают, где кончается правда и начинается совсем другое. Скорее всего, они специально приучают себя не отличать, потому что без такого навыка невозможно искусное владение их сектантской бредософией, каковое владение они и демонстрируют без запинки.

Вообще психоаналитические секты отличались от обычных своей замкнутостью и подчеркнутой интеллектуальной элитарностью. Человек с улицы туда не попадал. Это была своеобразная каста, с разделением на школы. Каждый ересиарх, выдумывавший собственную систему, собирал вокруг себя учеников, излагал свои теории письменно и печатал их кустарным способом в десяткедругом экземпляров, потому что никакая цензура не пропустила бы это. Экспортером же главных идей была и оставалась Урантия, с ее богатейшим опытом сектантства.

Хотя Мурманцев не любил сектантов и никогда не имел желания работать в Отделе наблюдения за сектами, он почти обрадовался, увидев в трактире господина Залихватского. Филипп Кузьмич кушал цыпленка и был не один. За длинным составным столом с ним сидела целая компания подмастерьев искусства, состоящая из наполовину знакомых уже Мурманцеву физиономий. Как обычно, они пребывали в приподнятом градусами настроении и говорили все одновременно. Вольный стихотворец Аркадий читал свое нетленное соседу с осоловелыми глазами. Буйный и смешливый во хмелю Коломенский обнимался с другим его соседом, который изза этого никак не мог донести до рта вилку с насаженным соленым огурцом. Простодушный Жорж слушал всех подряд, подперев щеку рукой и ритмично кивая. Господин Без Имени чтото комуто доказывал и при этом дирижировал столовым ножом. Был здесь и Моня. Он тоже говорил, по видимости ни к кому не обращаясь, как совершенно пьяный, которому уже все равно. Только по глазам было заметно, что он совершенно трезв и очень внимателен ко всему происходящему.

Мурманцев пробрался в дальний угол и укрылся тенью широкого, прямоугольного в поперечнике столба. Официант подал меню, и он углубился в тщательное изучение блюд, изредка взглядывая на компанию. Залихватский его не заметил. Петра Иваныча с Мефодием Михалычем сегодня не было видно. Остальные его не могли узнать.

Насколько было слышно, господин Еллер продолжал монотонно излагать нечто концептуальное. В этом было столько неприятной жутковатости, что Мурманцеву нестерпимо захотелось встать, подойти и остановить это безадресное глаголание ударом кулака. И еще подумалось, что, вероятно, в своей жизни господин Еллер бывал не раз бит. Уж во всяком случае получал немало пощечин, как та, от столичного ссыльного повесы Войткевича.

Вдумчиво просмотрев меню дважды, от и до, Мурманцев заказал один кофе, чем сильно разочаровал официанта.

Тем временем господин Еллер наконецто был услышан. Все прочие разговоры и препирания за длинным столом затихли, и головы повернулись к Моне. Это, впрочем, нисколько не оживило его монотонное зудение. Мурманцев решил, что сегодня господин Еллер в плохом настроении.

– …встать над примитивной бинарной логикой. Сделаться выше убогого деления на плохоехорошее, – пооракульски изрекал Моня. – Понять, что вечное, непреодолимое противостояние добразла есть иллюзия, вымысел, изобретение мелких умов, неспособных вместить противоположные смыслы…

– Это он про что? – встрепенулся сосед Аркадия, тот, который с осоловелыми очами.

– Про философию, – выдохнул другой сосед, откладывая свой огурец на вилке. – Наш Моня – умммнейшая голова! Чччерт его дери!

– Это потому что он еврей, – объяснил господин Без Имени.

– …находить точку равновесия противоположных констант, – продолжал Моня, будто заведенный. – Примирить противостоящие силы. В каждом янь есть доля инь, и наоборот. Их нужно ассимилировать в еще большей степени. Чтобы черное и белое стали равно серым. Серый – цвет свободного человечества. Сверхчеловечества. Добро и зло должны быть нейтрализованы. Это достигается ослаблением одного, когда оно сильнее другого, и усилением, когда оно слабее. Предание и предательство – у них один корень…

– Паазвольте! – вдруг возмутился господин Без Имени. – Как это так? Это как это? А?

– А вот так это! – азартно возразил ему Коломенский и изобразил на пальцах обидный шиш.