Белый крест

Чем больше смотрел Мурманцев на это сооружение, тем менее оно казалось ему корявым. Некоторые трубки теперь представлялись как будто контрфорсами, другие — апсидами, третьи — элементами шатрово-купольного перекрытия, четвертые — арками. И внезапно он увидел его целиком — весь храм, с портиком, с приделами, стрельчатыми окнами, башенками.

— Василий Федорыч, вы видите это?! — Он схватил старика за руку. — Это великолепно! Какой зодчий построил этот храм? Просто чудо.

— Его построил биотрон, — гордо улыбаясь, сказал гильдмастер.

— Как?! — хором спросили Мурманцев и Алябьев.

— Для кокона не предусмотрена в схеме никакая форма. Ее и не было изначально. Она проявилась постепенно. Я и Варнек, мы даже не сразу заметили.

Мурманцев завороженно созерцал творение биотрона. Сапожников что-то еще говорил — о стенном экране, на котором отражается сознание биотрона, о том, что каждый биотрон настроен на голосовые спектры и кое-какие иные личностные характеристики своих гильдмастеров, поэтому никаких кодов доступа не существует и взломать его невозможно. Алябьев тронул Мурманцева за плечо.

— О чем вы думаете?

— О том, как он работает.

Ответил гильдмастер:

— Можно извлекать кубический корень. А можно — Логос, которым пронизана Вселенная. Вот так он и работает.

— Да, — сказал Мурманцев. — Это чудо. Профессор Цветков изобрел чудо. Потому и ушел в монастырь.

— Пойдемте, Савва Андреич. Я хочу сейчас допросить этого несчастного, пока он не пришел в себя. Не желаете присутствовать?

— Желаю. — Мурманцев в последний раз кинул взгляд на «голос Бога» в его стеклянной храмине и неохотно покинул убежище биотрона.

Следователи Белой Гвардии работали быстро и четко. К тому времени как Алябьев и Мурманцев добрались до Следственной части, арестованный был уже идентифицирован по базе данных. Капитан-командор пролистнул несколько распечатанных страничек личного дела, подвигал бровями, попыхтел себе под нос. И отдал странички Мурманцеву.

— Личность неопределенных занятий. Несколько лет назад задерживался полицией за участие в драке. Не то газетчик, не то вечный студент. А может, просто мелкий жулик. Никогда не поймешь, что у таких на уме.

— Теперь уже не мелкий.

— Обратите внимание на интересное обстоятельство — полгода назад этот тип месяц провел в Урантии. Мой спинной мозг подсказывает мне, что средства на эту экскурсию он не в лотерею выиграл.

— И богатых тетушек не имеется, — добавил Мурманцев, читая на ходу листки. — А жизнь в Урантии дорогая. Готов спорить, его пригласила какая-нибудь тамошняя секта.

— И обработала соответствующим образом. Спорить не собираюсь.

Конвойный открыл перед ними дверь комнаты допросов. Арестованный понуро сгорбился на стуле в центре. «Браслеты» с него еще не сняли. Алябьев сел за стол. Мурманцев устроился на жестком полудиванчике в углу.

— Гражданин Яковлев, в ваших интересах отвечать на все вопросы, ничего не скрывая. Вы обвиняетесь в убийстве первой степени, государственной измене и шпионаже. Вы осознаете это?

Арестованный посмотрел на Алябьева и повел головой.

— Нет.

— Я не спрашиваю вас, согласны ли вы с обвинением. Я спрашиваю, понимаете ли вы сами суть ваших деяний? Осознаете ли, что действовали во вред отечеству?

Яковлев нахмурился.

— Что такое отечество? Для цивилизованного человека не существует никаких границ. Мое отечество весь мир. Я — гражданин мира. Вы не имеете права ограничивать меня вашими идиотскими государственными границами.

— Ну, это не ново, — подумав, сказал Алябьев. — Это даже скучно, ей-богу. Лет тридцать-сорок назад таких граждан мира у нас, знаете, сколько было? У-у! Неужели за столько времени не придумали ничего нового? Или у ваших урантийских друзей настолько плохое мнение о подданных Империи? Нас принимают за кретинов, преподнося одни и те же выдумки о человеколюбии без границ?

— Вы… вы… — У Яковлева начала нервно дергаться щека. — Вы реакционер! Узколобый ретроград. Махровый душегуб.

— Да нет, батенька, — благодушно отозвался Алябьев, постукивая карандашом, — душегуб — это вы. На вас кровь — не на мне. — И вдруг сорвался на крик, перегнувшись через стол: — Ты резал человека по живому — и ты, тварь, еще разглагольствуешь о своих правах? Их у тебя нет и быть не может, кроме одного — права замаливать грехи.

Василий Федорович упал обратно на стул и всердцах сломал карандаш напополам. Яковлев съежился. С полминуты в комнате было тихо.

— Какое у вас было задание? — наконец спросил Алябьев.

— Никакого, — угрюмо ответил арестованный.

— Ложь. Совершенно бессмысленная, между прочим. Чтобы признать вас виновным в шпионаже, не требуется ваших подтверждений. Все и так слишком ясно. И на сообщников рано или поздно мы выйдем. Они сами себя обнаружат.