Белый кролик, красный волк

— Пит! — она все еще стоит ко мне спиной, и ее голос звенит, как натянутая струна арфы. — Не надо, пожалуйста. Он… мне пришлось… — она судорожно глотает воздух, а потом успокаивается. — Я не хочу, чтобы ты его видел. Не хочу, чтобы ты так обо мне думал.

Я опускаю руку. Не открывая двери, я ныряю налево, в прачечную, роюсь под стиральной машиной. Нашарив то, что искал, я вытаскиваю на божий свет допотопный ящик с инструментами. Ингрид, тихая как мышка, топчется за спиной.

— Подвал, — говорю я.

Мы с топотом спускаемся по голым деревянным ступенькам к двери маминого кабинета, запертого на кнопочный кодовый замок.

— Ты знаешь комбинацию? — спрашивает Ингрид шепотом.

— Нет.

— Знаешь хотя бы, сколько там цифр?

— Вроде бы шесть.

— Господи, Пит! — сердится она. — Это же миллион комбинаций. Как только наблюдатели, которых мы с тобой сейчас вырубили, доложат обстановку, фирма направит сюда своих костоломов, так что сомневаюсь, что у нас есть время на «грубую силу». Поправь меня, если я ошибаюсь.

— Ты ошибаешься.

Я роюсь в ящике с инструментами в поисках отвертки и молотка. Вклинив отвертку в щель между дверью и косяком примерно в шести дюймах от пола, я заношу молоток и со всей дури опускаю его на отвертку. Из-за сильной отдачи я чуть не роняю эту чертову штуку из рук, но продолжаю наносить удар за ударом. На четвертом дерево разлетается в щепки. На пятом — петлю срывает с дверной рамы. Еще полдюжины ударов, и я избавляюсь от второй петли. Руки ноют так, словно я провел целый час, вцепившись в стиральную машину, включенную в режиме интенсивной стирки, но еще пару ударов спустя между дверью и косяком образуется проем, достаточно широкий, чтобы протиснуться в него.

— Вот это да. — Ингрид смотрит широко раскрытыми глазами.

— Есть грубая сила, и есть грубая сила.

Шутка фиговая, но Ингрид все равно смеется, и ее смех заразителен, и вот мы уже хохочем, и наш смех заполняет тесный бетонный подвал, прогоняя мой страх. Однако это длится недолго, и когда звук нашего хохота затихает, остается только одно.

Только попробуйте войти сюда. Конец истории. Можете уходить из этого дома. И никогда больше не возвращаться.

Даже сейчас это наставление давит на меня тяжким грузом. Я крадусь вперед полушагами.

Почему, мама? Что ты так скрывала?

Мы по очереди протискиваемся в проем.

Кабинет точно такой, каким я его помню: шаткий письменный стол с одной червивой ножкой, на столе ничего, кроме лампы и ноутбука, белые полки с плотно утрамбованными черными блокнотами, по двадцать штук на полке, корешок к корешку, как летучие мыши в пещере. Ингрид недовольно смотрит на них.

— У нас нет времени просмотреть их все, — говорит она.

— Это и не обязательно.

Я чувствую эхо маминых рук на своих плечах, они уводят меня к столу в тот момент, когда я собирался посмотреть… куда?

За дверь.

Я поворачиваюсь назад, лицом туда, откуда мы пришли. Еще больше черных блокнотов плотно прижимаются к дверному косяку, как доли выдающегося маминого мозга. Ингрид хватает один из них. Я другой. Детальный набросок аксона; убористые заметки о нейромедиаторах; зачеркивания и повторения; доводы на полях, написанные разноцветными ручками, но только ее узким, угловатым почерком. Я откладываю блокнот и достаю другой. На обложке наклеена фотография какого-то морского червя, а на следующих страницах — МРТ его мозга. Мама обвела кружочками различные участки коры головного мозга. Я вижу слова: «Распределенный или локальный?» — и рядом нацарапано: «Реакция жертвы». По позвоночнику пробегает внезапный холодок.

Я откладываю блокнот и беру другой. Ингрид уже листает пятый. Я смотрю на нее, и она отрицательно качает головой. В моей груди поселяется удушливое чувство, и я не знаю, разочарование это или облегчение. Я смотрю на часы. Мы здесь уже четыре с четвертью минуты. Сколько времени остается до того, как опергруппа 57 спустится по этим ступеням?

— Слишком мало, — отвечает Ингрид, читая мои мысли. — Если мы хотим сбежать, делать это нужно сейчас, пока еще есть шанс дать себе хоть какую-нибудь фору.

«Но если ты сбежишь, Пит, как же ты узнаешь, что меня так разозлило?»

Заткнись, Бел. Мне нужно подумать.

Я сую блокнот на место и отступаю назад, чтобы еще раз окинуть полки взглядом. С ними что-то не так. Мой вечно ищущий симметрии мозг за что-то зацепился, но я пока не могу определить, за что именно. Это похоже на чувство, когда вы попадаете в старинный дом и требуется некоторое время, чтобы понять, что древесина и штукатурка в нем давно покорежены и там не осталось прямых углов.

— Пит? — повторяет Ингрид уже настойчивее. — Нам правда пора…

— Постой.

Я смотрю на идеально ровные ряды блокнотов, которыми плотно заставлены все полки, сверху донизу, по двадцать…

А-а.

Вот же оно.